— А говорил, вино! Между прочим, не у меня одного лицо голое, у тебя вон бороденка совсем редкая, а у чернеца и вообще три волоса в два ряда и все густые…
Однако слова Мокея подьячего не то что не развеселили, а заметно напугали.
— Нашел, пес шелудивый, с кем равняться! Умоешься ты, паря, кровью, ох умоешься! — Он с горечью сплюнул на пол и перебрался на самый край стола, подальше от остальных. — Чувствует мое сердце, зря я с тобой связался, вырвут тебе твой поганый язык!
После такого обмена любезностями оба довольно долго сидели молча, не глядя друг на друга. «Интересно, — думал Серпухин, — какое нынче на дворе число?» Возвращаясь мысленно ко времени учебы в университете, Мокей старался вспомнить, как старое летоисчисление переводится в новое, но получалось это у него плохо. Вертелось в голове, что новый год начинался на Руси с первого сентября и что летописцы вели отсчет времени от сотворения мира, которое приходилось приблизительно на пять тысяч пятисотый год до Рождества Христова, но точная дата этого вселенского масштаба события напрочь выпала из его памяти. В любом случае получалось, что век шестнадцатый, годы же семидесятые или, скорее, восьмидесятые, самое их начало. «Грозным надо было заниматься, — с горечью укорял себя Мокей, — а не ваять из подручного мусора диссертацию о роли партии в деле становления в стране пожарной охраны. Да и ту так и не защитил…»
Из задумчивости его вывел бормотавший себе что-то под нос Шепетуха:
— Это что, — шепелявил подьячий и, по-видимому, уже давно, — я вот однажды пил вино двойное боярское, так чарку выпьешь и враз с катушек долой!..
Серпухин понимающе кивнул, ему ли было не знать. В питейной избе они выбрали самое темное место, чадящий фитилек коптилки Шепетуха предусмотрительно отодвинул на центр стола. От выпитого Мокея прошиб пот, и ему сразу же полегчало. Вальяжно откинувшись на высокую спинку лавки, он словно между делом поинтересовался:
— Ну, рассказывай, как тут у вас жизнь?..
На этот сакраментальный вопрос, который задают друг другу малознакомые, вынужденные убивать вместе время люди, последовал столь же содержательный ответ:
— Терпимо… — Подьячий оглянулся на пробиравшегося к ним между столами полового и не без усмешки добавил: — Живем…
— А этот, который отец народов, губитель рода человеческого, не мешает?
Шепетуха посмотрел на своего нового товарища с прищуром. Сразу отвечать не стал, а выждал, когда подпоясанный кушаком малый поставит перед ними тарелку с пирогами и отойдет от стола.
— А чо ему мешать-то? Мы ж на Руси живем: власть сама по себе, мы сами по себе! До Бога высоко, до царя далеко, вот и вертишься как вошь на веретене…