Шепетуха замолчал, и на Серпухина разом навалился шум голосов гулявших за соседними столами мужиков. Кто-то вскакивал с лавок и с бессмысленными от выпитого глазами хватал соседа за грудки, кто-то горланил песню, кто-то тут же блевал. Мокей смотрел на них, и губы его кривила жалостливая улыбочка. «Вот уж правду говорят: однова живем!» — думал он, но думать не получалось, поскольку сначала мешались в кучу слова, а потом и мысли.
Поднявшийся на неверные ноги Шепетуха глядел на Серпухина сверху вниз:
— Зря я с тобой связался, — мотнул он от избытка чувств ушастой головой, — думал, купец аглицкий, за спасение отблагодаришь, а ты фуфло! Боярином он будет, слыхали!..
«Какое знакомое слово: „фуфло“, — страшно удивился Серпухин, — не знаем мы, все-таки, корней великого русского языка!» Пошатываясь, встал с лавки:
— Пойдем, Шепетуха, спать! Ты, главное, верь, я в люди выбьюсь и тебя выведу…
Из кабака вышли обнявшись и поддерживая друг друга. Глядевший им вслед целовальник вертел с сомнением в пальцах полученную на чай десятикопеечную монету, прикидывал, когда сподручнее сбегать донести.
Но Шепетуха, тот еще жучило, не дал себя обскакать. Как ни был пьян, а успел первым, а заодно уж настучал и на целовальника, что принимает фальшивые деньги. Сам же в свой дом стрельцов и привел. Плакал от жалости, но куда идти, показывал, и баба его очень Серпухина жалела. Стояла, глядя, как того увозят на телеге, и утирала слезы, так сильно сострадала. Но портмоне на всякий случай прибрала и карманы Мокея проверила, потому как зачем теперь страдальцу деньги…
А Шепетуха все забегал вперед телеги и кричал, что сразу заподозрил неладное, потому-то литовского шпиона допьяна и напоил. На свои, между прочим, кровные, чтоб не сбег тот, как собака Курбский, к Сигизмунду.
Очень Шепетуха радовался, просто из кожи лез вон, так старался…
Апостол взошел на кафедру и оглядел собравшихся, его встретила благоговейная тишина. Слушатели факультета Светлых сил смотрели на старика с чувством плохо скрываемого обожания. Потребность в создании в структуре Небесной канцелярии Академии знания с двумя основными факультетами возникла еще на заре человеческой истории, но в последние годы надобность в ее выпускниках значительно увеличилась. Связано это было с тем, что на Земле резко ускорилось время, а значит, и все зависящие от него процессы, включая действие всеобщего закона причины и следствия, известного на Востоке под именем кармы. Раньше, в мохнатые годы двадцатого и предыдущих столетий, за длинным радостным детством тянулась полноразмерная, переходящая в зрелость юность, в то время как жизнь заканчивалась утомительно долгой старостью. Теперь же, погоняемое жаждой перемен и наслаждений, время неслось вперед с умопомрачительной скоростью закусившего удила иноходца. Жизнь пролетала как фанера над Парижем и так же осмысленно. Не успевал человек толком оглядеться, куда на этот раз занесла его нелегкая, как уже оканчивал школу и тут же, словно новую колоду карт, распечатывал третий десяток. В возрасте Христа он все еще считал себя ребенком, у которого все впереди, а главное — прелести и удовольствия жизни, но тут-то… Тут-то незаметно, словно диверсант с гранатой, подползал сороковник, а за ним, вопреки всякой логике, ему преподносили адрес с выгравированной на нем золотом цифрой 50! «Как же так? — совершенно опешив, спрашивал себя человек, — это ж хрен знает что такое! Я буду жаловаться!» Но из зазеркалья, глаза в глаза, на него, брюзгливо кривясь, уже смотрел потрепанного вида мужик, во взгляде которого сквозили тоска и безразличие к жизни. «Но позвольте, — пожимало отражение плечами, — разве так бывает? Разве может так быть?.. — И само же себе отвечало: — Может, еще как может!» О том же свидетельствовали и слова, и фальшивые улыбки тех, кто провожал старика на заслуженный отдых. Хотя — к чему без надобности врать! — проводы на пенсию случались теперь все реже и реже, а все благодаря укоротившейся длительности жизни, избавляющей человека от ненужного стресса и неискренних речей.