— Я? — удивился Серпухин. — С кем, с Алисой?
— Ну не я же! — скривился Ксафонов и сложенным в несколько раз платочком промокнул слюнявые губы. — Женщина заикается, истерика следует за истерикой, а ты строишь из себя оскорбленную невинность. Для того чтобы высказать простую просьбу, ей понадобилось полчаса. Кроме того, кричит во сне, потому что каждую ночь ее преследует огромный негр в ливрее и белых перчатках…
— Боится, наверное, что этот парень ее не догонит! — хмыкнул Мокей, но Аполлинарий Рэмович пропустил его замечание мимо ушей.
— Нет, правда, спиши слова, может, и мне пригодится!
По-видимому, лицо Серпухина выражало столь искреннее недоумение, что Ксафонов решил смягчить произведенное его просьбой впечатление:
— Я, конечно, понимаю, ты не изверг и не изувер, но результат-то налицо…
Мокей его не слушал:
— Она еще что-то сказала?
— Сказала? — ухмыльнулся народный избранник. — Да она теперь все пишет на бумажке! А еще то и дело подмигивает, и весьма, знаешь ли, двусмысленно. Доктора придерживаются мнения, что со временем тик пройдет… — Ксафон замолчал и вдруг предложил: — Слушай, хочешь выпить? Тебе сейчас надо! Ну смотри… — Вернулся к пустому рабочему столу и не присаживаясь побарабанил по его полированной поверхности пальцами. — Как бы тебе поаккуратнее объяснить?.. Короче, адвокат доверительно сообщил, что они готовят иск с требованием компенсировать моральные издержки и нанесенный вред здоровью. Медицинское свидетельство имеется, впрочем, его и купить недорого. В суде будет достаточно одного взгляда на несчастную женщину, чтобы решить дело в ее пользу, а у них к тому же есть и свидетель, кто-то из ваших соседей…
Державшийся до той поры мужественно Серпухин глухо застонал. Ксафон рассматривал его без тени жалости. Он прекрасно помнил, почему для проведения эксперимента Нергаль выбрал именно его и Шепетуху, и испытывал теперь сладкое чувство от свершавшейся мести, о котором говорил Черный кардинал. Сухо констатировал:
— Ты банкрот, Мокей! Хуже того, ты нищий…
— Постой, — хмурился Серпухин, — может, еще удастся все уладить!..
Как это принято среди народных избранников, ответ Ксафонова был философски глубок и столь же бессмыслен:
— Может быть, удастся, а может, и нет… В любом случае в суде тебе придется доказывать свою непричастность к случившемуся, а заодно уж и объяснить, где ты пропадал сутки или двое. Алиби у тебя нет, а скажешь правду — вернее то, что рассказывал мне, — глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в психушке. И, вынужден заметить, справедливо! А еще моли Бога, чтобы они не прознали про выходку с гаишником, тогда тебе пришьют и нападение на представителя власти, и попытку завладеть его табельным оружием! — Ксафонов потупил поросячьи глазки и скорбно вздохнул. — По совокупности лет десять, вряд ли меньше! И это в том случае, если тебе когда-нибудь удастся выйти из дома скорби…