Семгу Боббо находит чересчур соленой — у него наблюдается склонность к гипертонии, — и хотя Мэри Фишер пытается втолковать ему, что к семге нельзя относиться как к обычной пересоленной пище, он стоит на своем, и ему неприятно, когда она с аппетитом поглощает то, от чего он сам должен воздерживаться. На столе у них все чаще появляются сэндвичи с тунцом — как у всех нормальных людей.
Мэри Фишер пристально вглядывается в любовь и видит, как все тут сложно и запутанно. Взять хотя бы то обстоятельство, что она попала в мучительную сексуальную зависимость от Боббо — такого рода отношения нередко связывают лучшую подругу героини с героем в романах, сочиненных самой Мэри Фишер, когда вся история только начинается и героя с героиней еще не пронзило возвышающее душу чувство подлинной любви друг к другу, после чего лучшей подруге надо срочно уходить со сцены, или кидаться под поезд, по примеру Анны Карениной, или травиться мышьяком, как мадам Бовари. Такова участь лучших подруг. Но Мэри Фишер не чья-то лучшая подруга; она сама главная героиня своей судьбы — во всяком случае, ей хотелось бы так думать. Чем безраздельнее она владеет телом Боббо, тем она ненасытнее. Больше всего на свете она боится потерять его благосклонность: ради этого она готова терпеть что угодно — терпеть у себя в доме его детей, терпеть собственную мать; готова сама раньше времени превратиться в старуху! Его благосклонность означает еще одну счастливую ночь с ним. Рабская зависимость от секса — трагедия, и в жизни она не менее страшна, чем в книгах. Мэри Фишер понимает это, но что она может с собой поделать?
Боббо при всем желании не мог жениться на Мэри Фишер, потому что закон отказывался санкционировать его развод с женой, которую он физически не мог предъявить, но которой, с другой стороны, возможно, уже не было в живых. Вместе с тем закон не видел достаточных оснований для признания факта ее кончины и, как следствие этого, его вдовства. Руфь исчезла, обезумев от горя, утверждал Боббо, после того как он ее бросил, а их дом, в результате несчастного случая, сгорел. И теперь Боббо не желал слышать от Мэри Фишер никаких колкостей в адрес Руфи. Порой он даже сетовал на судьбу и жалел, что она вообще свела его с Мэри Фишер. Прожил бы он как-нибудь и без так называемой большой любви. Не то, чтобы он отказывался от этой любви или хотел ее зачеркнуть; просто в какие-то моменты он начинал понимать, что без нее было бы гораздо спокойнее.
И сама Высокая Башня была уже не та, что раньше. Дети оставляли отпечатки своих грязных пальцев на белой мебели и запускали футбольным мячом в намытые до блеска стекла, и лазили по спинкам диванов и ломали их, и растягивали стеганые покрывала и устраивали «прыжки на батуте», и без конца спотыкались о семейные реликвии. Энди, попытавшийся оседлать добермана, уронил старинные напольные часы, доставшиеся Мэри Фишер от двоюродного дедушки, и они разбились. Мэри Фишер рыдала.