— Это была единственная память о прошлом!
— Подумаешь — вещи! — заявил Боббо.
— Память о прошлом! Ну, уморила! — неожиданно подала голос старая, дурно пахнущая миссис Фишер. Ей снова стали регулярно давать предписанные врачом могадон и валиум, и теперь диагноз «недержание мочи» в полной мере соответствовал действительности. — Будто я не знаю, что твой первый муженек притащил их из лавки старьевщика. А тебе это и подавно известно, нечего прикидываться! Да и то сказать — твой! Ты ж у меня его и украла!
И прислуга злорадно хихикала, а Мэри Фишер, роняя слезы, сидела возле часов с раскуроченными внутренностями — что-то там еще дрожало и покачивалось, и жалобно звенело, что-то еще продолжало жить, как живет каких-то несколько мгновений тельце курицы, когда ей отрубили голову.
Но даже после этого Боббо не хотел позволить, чтобы детей как-то сдерживали, обуздывали — в общем, говоря его языком, ущемляли в правах. Он считал, что бедняжки и без того настрадались. Сам он ни в коей мере не чувствовал себя ответственным за выпавшие на их долю мытарства, но временами держался так, будто всему виной Мэри Фишер. Он стал вдруг невероятно заботливым отцом, с тех пор как они лишились матери.
— Здесь теперь их дом, — говорил он, — значит, и чувствовать они себя должны как дома. А ты их вторая мама — если не перед законом, то перед Богом.
И Мэри Фишер, у которой голова пошла кругом оттого, что губы его прильнули к ее уху, не смогла сказать: «Но я не об этом мечтала. Совсем не об этом!»
Девочка Никола умудрилась сломать великолепный музыкальный центр фирмы «Бэнг-энд-Олуфсен»: прислонилась — и готово. Мэри Фишер уже усвоила, что в таких ситуациях лучше не плакать, однако сдержать протяжного стона не смогла.
— Ничего, купишь новый! — отрезал Боббо. — В конце концов, ты можешь себе это позволить.
А могла ли она? Пытаться искусственно продлить век Высокой Башни и обеспечить там сносные условия для проживания теперь, когда маяк утратил свою изначальную роль — предупреждать моряков об опасных прибрежных скалах, — удовольствие не из дешевых. А ведь нужно платить и литературным агентам, и слугам, и машинисткам, и бухгалтерам — одним словом, содержать не только себя, но еще целую армию самых разных людей, которые пока что мирно покачиваются на волнах ее переменчивого и даже, вполне вероятно, временного успеха. Как любила приговаривать сама Мэри Фишер: «Я стою не больше, чем мой последний роман». А Боббо знал, что ее романы по большому счету не Бог весть чего «стоят», просто имеют коммерческий спрос — существенное различие, в котором она боялась себе признаться: ведь сегодня спрос есть, а завтра его может и не быть.