Когда мужчины и юноши ушли, в Блэкуэлле остались только женщины, дети и старики. Кожевенная фабрика, где много лет изготавливали ботинки и ремни из кожи угря, закрылась, и окна призрачно мерцали в неярком весеннем свете. Счета в банках опустели, люди предпочитали хранить сбережения в матрасе, в чулане или под клумбой. Исторический музей, открытый всего несколько месяцев тому назад, стоял с забитыми ставнями, а сарай позади него сдавали под жилье. Женщины выходили в поля с лошадьми и мулами. Матери с бесконечным терпением учили детей управляться с плугом и ухаживать за яблоневыми садами. Раньше они точно так же учили своих детей говорить «спасибо» и молиться.
Через несколько месяцев один из братьев Партриджей вернулся домой без одной ноги. Другого брата убили в бою. Про обоих Джейкобсов, про отца и сына, ничего не было слышно, и они числились пропавшими без вести. Письма шли месяцами, и люди жили в неизвестности и постоянном страхе. Констант Старр погиб в Виргинии, а в Блэкуэлле только спустя восемь недель узнали о том, что он покинул земной предел. Ферротип с его изображением в военной форме прислали жене, и она приколола его к своему траурному платью, как другие женщины прикалывают к корсажу брошь. Люди часто слышали, как плачет Мэтти Старр, но помочь ей ничем не могли, утешить ее было нечем, поэтому они старались быть с ней как можно ласковей. В кладовых и чуланах почти не осталось припасов, но люди приносили Мэтти горох и жаркое, для нее и двух ее детей. Она не открывала дверь, не откликалась на стук и зов. Еду оставляли на крыльце. Вороны расклевывали горох своими перепачканными в ягодах клювами, собаки, бродившие по городу, лакомились жарким, Старры совсем исхудали.
Это было время великой печали, не похожее ни на какое другое. Когда, как всегда весной, налетели сонмища мошкары, люди едва не посходили с ума от этого нашествия. Конечно, все были уже и без того измучены, надорваны своими потерями и не могли осознать умом, как получилось, что война забрала так много у такого маленького города. В мае появились цветы и напомнили всем о прошлой жизни. Напоминание оказалось болезненным, вызвало слезы, расстройства, нервные срывы и раздоры между теми, кто остался в живых. Весна воспринималась как личное оскорбление, и главным обидчиком была ароматная сирень, завезенная из Англии много лет назад, которая разрослась в высоту до самых крыш. Несколько женщин сговорились и вышли ночью с топорами в руках, с портретами погибших в медальонах на шее, чтобы срубить сирень. Утром дети пригоршнями подбрасывали в воздух лиловые соцветия и, пока те оседали, кружились под ними, распевая «Пепел, пепел».