Это произошло в первый же день второго курса, когда Андрей, следуя за курсором, который вывесил перед его глазами (ну так это казалось) резко прибавивший в возможностях после пробуждения природной чувствительности к хасса его симбиотический линк, добрался до отсека, в котором у него должна был состояться импульсная процедура. Достигнув цели, Андрей толкнул дверь и… замер на пороге, уставившись на очень необычно выглядевшую, но несомненно красивую, причем, красивую яркой, вызывающей и очень возбуждающей, слегка порочной красотой, женщину. Но вовсе не эта красота заставила его замереть на пороге. Дело в глазах. Они были точь-в-точь как у Иллис. Именно точь-в-точь. Хотя во всем остальном Тишлин и Иллис были скорее полными противоположностями… Кларианка обернулась, зафиксировала его оторопь, довольно улыбнулась и, величественно поведя пальчиком, эдак по-королевски приказала:
— Проходите сюда, пациент, и раздевайтесь вон там, за ширмой. А затем ложитесь вон на то ложе. После чего я погружу вас в импульсную камеру.
Андрей молча выполнил все, что она ему приказала. Но когда ложе, на которое он улегся, начало медленно вдвигаться в кольца импульсной камеры и достигло уровня, при котором верхняя половина тела землянина уже оказалась внутри камеры, кларианка встала из-за своего пульта, подошла к камере и бесцеремонно пощупала его «хозяйство».
— М-м-м, очень неплохо. Пожалуй, у тебя есть кое-какие шансы, малыш.
Андрей полыхнул так, что если бы ложе с ним уже не вошло внутрь камеры настолько, что быстро выбраться из ее внутренностей не представлялось возможным, он бы, наверное, соскочил бы с него и, как был, в чем мать родила, выскочил в коридор. На чем, вероятно, его пребывание в клинике и закончилось бы: в том, что касалось соблюдения режима процедур и тренировок, Бандоделли был совершенно безжалостен. Однако сразу сделать это он не смог, а пока шла процедура, Андрей успел немного успокоиться и оценить все произошедшее не эмоционально, а рационально. Если он не хотел, чтобы проблемы с его организмом поставили крест на его дальнейших перспективах, то ему были нужны эти процедуры, ему был нужен учитель и, следовательно, ему необходимо оставаться в клинике как можно дольше. А всякие эмоциональные характеристики типа приятно/неприятно или с удовольствием/невыносимо и стыдно/нестыдно следовало железной рукой вынести за скобки. Ему это надо — он это сделает. Не смотря ни на что.
Так что все последующие саусы превратились для Андрея в некую разновидность ада, которую, надо признать, вполне со вкусом и выдумкой, обеспечивала ему кларианка. Она, похоже, поставила своей целью либо выжить землянина из клиники, либо доказать ему, что он полное ничтожество. Полные яда шуточки Тишлин в отношении него доходили до Андрея через ухмыляющихся врачей, скалящихся санитаров и прячущих улыбки после одного случая штатных уборщиков (уж от уборщиков терпеть подобное бродник не собирался). Но кларианка не ограничивалась только этим. Она весьма свободно вела себя с ним во время регулярных сеансов, а также подлавливала в коридоре, внезапно заходила в палату, стараясь сделать это в тот момент, когда он выходит из душа, прижималась к нему в лифте, причем проделывала она все это с весьма ехидными комментариями. Короче, Тишлин провоцировала его, как только могла. Но Андрей держался, во многом потому, что, параллельно с передачей ее шуточек и хлестких фраз, ему успели многое рассказать о кларианке и о ее предыдущих жертвах. Так что он сносил все безропотно, твердя про себя, что ему надо продержаться, что он обязан выжать из свалившегося на него шанса максимум возможностей. Эх, если бы Андрей умел бы так мобилизовывать себя на Земле, хрен бы он к моменту открытия того злополучного портала все еще оставался бы арендатором секции на Митинском радиорынке…