на пару-тройку порядков меньшими, чем те, которыми вы с профессором оперируете в тренировочном покое. Так что максимум, что нам будет здесь грозить, — это парочка обугленных подушек. Но, — тут ее голос превратился в кошачье мурлыканье, — я уверена, что ты не допустишь такого урона моему маленькому гнездышку…
Когда Андрей приступил к формированию третьего уровня формы, пот начал заливать ему глаза, и заметившая это кларианка приподнялась и вытерла его рукавом своего пеньюара. Это ее движение едва не привело к тому, что Андрей снова чуть не упустил форму, но, стиснув зубы, сумел-таки довести ее формирование до конца.
— Фу-у-у-ух! — шумно выдохнул он. — Получилось…
— Поздравляю, — поощряющее улыбнулась Тишлин, — молодец! Передохни орм и повтори это еще пару раз.
Андрей фыркнул, откидываясь на подушки:
— Вы с профессором одинаковы. Первая удачная попытка, отдых и затем — двукратное повторение…
— Ну да, — кивнула кларианка, — это стандартная практика при обучении оперированию хасса.
— Слушай, а зачем ты это делаешь? — внезапно спросил Андрей спустя несколько минут.
— Что?
— Ну, возишься со мной, учишь и… лечишь. Ведь ты делаешь именно это, я же чувствую.
Тишлин улыбнулась:
— Вот неугомонный, все-то тебе хочется понять… Ну, если попытаться вскрыть мои побудительные мотивы, то, в первую очередь, мне это нравится. Ты мне интересен, с тобой хорошо в постели, ты радуешь меня своими успехами, теша мое самолюбие учителя. Так что я не столько напрягаюсь с тобой, сколько отдыхаю, наслаждаюсь жизнью и получаю заряд положительных эмоций.
— А Бандоделли?
— Ему тоже все это очень интересно. Он впервые столкнулся с подобным случаем и старается выжать из него максимум возможного. Ты же не настолько наивен, чтобы думать, что он не отслеживает малейшие изменения, происходящие в твоем организме? Причем каждый дирс…
Андрей пару мгновений полежал, осознавая ее слова, а затем подскочил:
— Так что же, он пишет, как мы с тобой…
Кларианка шаловливо рассмеялась:
— Дорогой, я давно знаю Бандоделли и уверяю тебя, что все записи наших бурных ласк будут навсегда похоронены в личных архивах профессора. Так что кроме него самого их больше никто не увидит.
Андрей густо покраснел, набычился и принялся зыркать по сторонам, пытаясь разглядеть глазок видеокамеры, но потом до него дошло, что это бессмысленно. Местные технологии видео- или, вернее, голосъемки были знакомы ему очень приблизительно, но даже такого поверхностного знакомства было достаточно, чтобы понять, что в качестве голокамеры мог бы выступать весь потолок.