Сфинкс (Лирнер) - страница 133

На обратной стороне фотографии были слова:

Бехбейт-эль-Хагар, 1965.

…Невинности утоплен ритуал;
Добро лишилось веры, зло же силы
Исполнилось и страсти убежденья.

Поэтические строки отозвались в голове. Я взглянул на книгу, в которой была спрятана фотография. Не существует ли между ними какой-нибудь связи? Перелистав страницы, я обнаружил, что слова были взяты из стихотворения Йейтса «Второе пришествие».

За кругом круг — вращение все шире,
Хозяина уже не слышит сокол;
Распалось все; держать не может центр;
Анархия распространилась в мире,
Прибой окрашен кровью, и повсюду
Невинности утоплен ритуал;
Добро лишилось веры, зло же силы
Исполнилось и страсти убежденья.
Все ближе, ближе светопреставление;
Уже грядет Пришествие Второе.
Пришествие Второе! Что слова,
Когда мой взор тревожит образ Духа
Великого: где-то в песках пустыни
Лев страшный с головою человека,
Взгляд его пуст, безжалостен, как солнце,
Едва он движется, а вкруг него
Мелькают тени возмущенных птиц.
Тьма опускается: но знаю, знаю я,
Двадцать веков сон этот беспробудный
Пугал кошмар младенца в колыбели,
И что ж теперь, в час грозный зверя,
Горбатые родятся в Вифлееме?

Что искала эта группа? Я вспомнил слова Гермеса: он говорил, что Бехбейт-эль-Хагар — важное место в отношении последних дней фараонов. Но связано ли оно как-то с астрариумом? И почему мне солгал Хью Уоллингтон?

Я потрогал надпись на внутренней стороне обложки, и от прикосновения к едва ощутимой шероховатости в воображении возник целый сценарий. Любовное приключение в прошлом моей жены, о котором она никогда не рассказывала. Туманная личность мужчины, о котором она никогда не упоминала. Каждое очередное открытие из прошлого Изабеллы разводило нас все дальше и дальше. Знал ли я ее? Не придумал ли я женщину, которую любил? Не принимал ли я свою фантазию за живого человека? Мысль показалась мне слишком болезненной. Мне требовалось верить в нас двоих, в подлинность нашего брака, потому что, кроме этого, в жизни почти ничего не осталось.

Я посмотрел на имя и стал копаться в памяти. Энрико Сильвио. Никогда прежде о нем не слышал. Я помнил, что стихотворение Йейтса рассказывало о конце христианства. В детстве мать заставила выучить его наизусть. Но теперь его образы вызывали иные ощущения. Кружащий, потерявший хозяина сокол; сфинкс, просыпающийся при мысли о конце мироздания; крики возмущенных птиц пустыни, летающих вокруг незрячих глаз колоссов, — все это превращалось в аллегорию моего собственного рушившегося мира.

Я оглядел комнату и задумался. У Изабеллы была куча старых телефонных книг, которые она никогда не выбрасывала. Где-то же они должны храниться. Поиски ничего не дали. Но вдруг мой взгляд упал на висевшие на задней стороне двери старые сумки. Я обшарил каждую, и наконец мне повезло. Это была украшенная стеклярусом сумка на длинном ремешке, которую Изабелла носила, когда я за ней ухаживал. Я знал, что она сохранилась еще со студенческих времен. Внутри пахло затхлостью. Оторванная шелковая подкладка была запятнана духами, губной помадой и сохранила крошки, как я заподозрил, гашиша. Я вывернул сумку, и из-за подкладки вывалилась телефонная книжка. Я открыл ее и увидел почерк понятнее и витиеватее того, что знал. Екнуло сердце. Я сел и осторожно перелистал страницы до буквы «С». Действовал просто по наитию, руководствуясь интуицией, сам не зная, что хотел найти, но обнаружил буквы «ЭС», а за ними — оксфордский телефонный номер.