— Мистер Уарнок, ваш брат пришел в себя!
Гарет все так же плашмя лежал на кровати, но теперь его голова была повернута набок — он смотрел на черное небо за окном палаты. Я боялся, что его мозг поврежден и он останется умственно неполноценным.
— Гарет, это я, Оливер.
— Значит, я вернулся обратно на планету?
Голос был чуть громче шепота. На меня нахлынула волна чувств, и я, больше не сдерживаясь, разрыдался — оплакивал Изабеллу, Барри, утраченную невинность нашего брака.
Гарет, пораженный, что видит меня настолько потерявшим самообладание, сжал мне руку.
* * *
Удивленные его быстрым выздоровлением, врачи все-таки заверили меня, что мозг брата не пострадал. В половине шестого утра я вышел в пахнущий дезинфекцией узкий зеленый коридор, опустил монеты в телефон-автомат и набрал номер жилища Гарета. Трубку взяла Зоя. Я рассказал ей новости и дал возможность поплакать от радости. А когда отходил от таксофона, окинул взглядом коридор — в нем не было никого, кроме больничной уборщицы, возившей шваброй по плиткам пола.
Прежде чем вернуться домой, я заехал на Примроуз-Хилл и поднялся на холм. Восход в тот день был самым вдохновляющим из всех, что мне приходилось видеть: огромный красный шар поднимался над Лондоном, окрашивая перистые облака в коралловые, голубые и розовато-лиловые тона. На вершине холма у меня появилось чувство абсолютной власти. Мне показалось, что я обрел способность командовать, кому в городе просыпаться, а кому спать. Это пьянило, будто я вознесся над всеми, распростерся вне пределов лежащих предо мной жизней. Видимо, то же чувство испытывал Нектанеб, когда ощутил власть над жизнью и смертью людей и возомнил себя живым богом. И Моисей, стоя перед вздымающимися ввысь стенами воды. Возможно ли это?
Домой я возвратился измученным, но в приподнятом настроении. Рухнул на диван и тут же заметил мигающий огонек стоявшего рядом на столике автоответчика. Нажал на кнопку, и в комнату ворвался голос Йоханнеса Дю Вура, который требовал, чтобы в десять утра я встретился с ним в отеле «Ритц», — гнусное напоминание, что я все еще у него на жалованье. Я понятия не имел, что южноафриканец находится в Лондоне, но это было совершенно в духе Дю Вура — он всегда объявлялся в самый неподходящий момент. Я сверился с часами: до встречи оставался час.
Построенный в 1910 году, «Ритц» оставался в Лондоне одним из последних бастионов старорежимного обслуживания. В первые годы в Лондоне я, северянин из рабочей семьи, чувствовал себя неловко в его роскошном сводчатом вестибюле с хрустальными люстрами и мраморными напольными вазами, словно боялся, что гостиничный персонал почувствует во мне самозванца. Но, познакомившись со своими клиентами, вскоре научился перенимать повадки другого класса — по крайней мере изображать спокойное безразличие и принимать услуги так, словно я давно к этому привык. Исполнительный директор компании «Геоконсалтанси» и мой работодатель Йоханнес Дю Вур считал, что я до сих пор испытываю смущение в подобных местах, и поэтому каждый раз, когда приезжал в Лондон, назначал мне свидание в «Ритце». А мне доставляло психологическое удовольствие поддерживать в нем это заблуждение. Он не знал одного — не раз, желая уединиться, я останавливался в отеле и с Изабеллой, и без нее.