Фигура лекаря в чёрном одеянии, с двумя чёрного цвета мешками, перекинутыми через плечо, на мгновение закрыла почти весь проём. Пригнув голову, лекарь вошёл и осторожно сложил мешки. За ним зашёл второй, помоложе, с саблей в ножнах и мешками, и, кивнув головой, молча пристроил все мешки под полатями, напротив ложа Лютобора. Просунул голову в дверной проём и Страшила.
Ни слова не говоря, лекарь сел на высокие и широкие полати рядом с Лютом. Теперь купец мог разглядеть лицо лекаря: оно было совершенно жёлтым, как у тех гостей из русов, что подолгу сидят в стольном городе ромеев. Лекарь внимательно вглядывался в бледный лик купца.
— Пошто в гляделки играшь? Сказывай, кто таков. Никак из кривичей?
— Моя мать из кривичей. Сам из руянских.
— Тогда понятно. В море не только мамкину речь вспоминают. Ты, вроде, кричал, что лекарь? Иль я ослышался?
— Лекарь. Резатель. В Царьграде Козьмой звали. Приспешника Алесем зовут. Ты, мил человек, живот мне покажи.
Лют распахнул полы восточного халата. Лекарь лёгкими и нежными движениями ладони ощупывал живот, и чем дольше он ощупывал, тем мрачнее глядел.
— Который день болит?
— Уже второй день пошёл, как прихватило.
— И жить тебе, мил человек, осталось тоже два-три дня. Могу спасти. Резать надобно живот и одну кишку-отросток удалять.
Алесь встрял непрошено:
— Отросток тот аппендиксом называется. Располагается в правой области, ниже печени. Читал когда-то в книге.
Козьма кинул взгляд на царьградского вора, обещавшего встать на праведный путь. Возможно, в других обстоятельствах, ответил бы подобающим образом на проявленное многознание, но — ох! — какое же нешуточное дело подвернулось! А потому спросил серьёзно:
— Что ещё можешь сказать?
По памяти его приспешник-помощник воспроизвёл давным-давно просмотренный им текст, без интонаций, словно читая с листа:
— Острый аппендицит давностью более двух суток — основная причина летальных исходов, то есть, смерти.
— Сиё мне ведомо.
Лютобор, услышав приговор себе, с хрипотцой в голосе стал умолять:
— Спаси, лекарь. Спасёшь — озолочу. В твою веру перейду. Что хошь сделаю для тебя.
— Ты, мил человек, не смотри на мою рясу. Христова вера тебе чужая и не надобна. А не спасу если? — резатель сидел спиной к проёму. Якобы не чуя присутствия страшного верзилы, продолжил речь: — Видел рожу твоего старшого. Не приведи, Велесе, зарезать тебя! Твои же мигом отправят меня на корм рыбам.
Лют молчал, понимая, что даже его слова и просьбы, выскажи он такие Страшиле, не изменят судьбу резателя. За непотребные дела любой словенский мир крут и скор на расправу. В случае неудачи резателей, как правило, ожидала печальная участь.