«Заря» вздымалась над ним высоченной стеной. Достигнув якорной цепи, Мазур стал карабкаться по ней проворно и бесшумно, ни разу не поскользнувшись. Подтянулся на руках, перевалился через борт, выплевывая воняющую мазутом жижу, чувствуя себя грязным с головы до пят. Тут же к нему бросилась фигура в белом и, выставив перед собой продолговатый предмет, что-то грозно и непреклонно скомандовала по-испански, а потом продублировала по-английски:
— Стоять, не дергаться! Руки вверх!
— Отставить, — послышался рядом знакомый, насмешливый голос, молвивший на языке родных березок: — Это не диверсант, это, как я понимаю, капитан Мазур наконец-то соизволил домой вернуться…
…В каюте было сухо, светло, тепло и уютно — дом родной, чего уж там. Плавучий кусочек советской суверенной территории, откуда Мазура не могла извлечь никакая сила, самая могучая и злокозненная. И он сидел, расслабляясь совершенно телом и душой, уже содравший с себя мощными струями душа всю грязь портовой акватории, со стаканом дегтярно-крепкого чая в руке, чувствуя восхитительнейшую опустошенность. «Это — привал, — лениво, вновь и вновь повторял он про себя, как заведенный. — Это — привал…»
Капитан первого ранга Самарин по кличке Лаврик, наоборот, трудился в поте лица — сидя напротив, он аккуратненько подпарывал бритвенным лезвием подкладку куртки, извлекал оттуда невесомо-плотные листочки микросхем, способных сэкономить Советскому Союзу массу времени, трудов и денег, складывал их стопочкой, но стопочки никак не получалось, получалась кучка.
— Все? — спросил он, поблескивая своим знаменитым пенсне.
— А тебе что, мало? — устало спросил Мазур. — Сколько было, все принес, не жадничай… Как там с остальными?
— Да все в порядке с остальными, — рассеянно отозвался Лаврик, тасуя листочки, как карты. — Трое уже на «Петропавловске», ты только что заявился, двое давным-давно перешли границу на северо-западе, прямым ходом идут на точку, они на контакте… Все путем, вам легче, вы свое отпахали. А мне, горемычному, предстоит работать, как трактору «Беларусь». Безопасность — она обязывает, старина, дорогой мой Кирилл Степаныч. Мне вот, как человеку наученному горьким опытом многолетнего отпора проискам и поползновениям, совершенно ясно, что где-то по пути вас, конечно же, поймало в цепкие щупальца ЦРУ. И вербануло в два счета, играя на ваших всегдашних слабостях, как то: золото, вино и бабы. И предстоит вас теперь, дражайший, изобличать долго и упорно с присущим мне, старому волку контрразведки, блеском…
Его подчиненный — новый какой-то, молодой, незнакомый Мазуру — преданно и настороженно торчавший за правым плечом шефа (то есть там, где и полагается по уставу быть ангелу-хранителю), слушал это ошарашено, потом лицо его приняло ожесточенное,