Мегафоны лаяли:
— Саан хой! Саан хой! Расходитесь! Расходитесь с миром! Расходитесь! Саан хой!
— Идут из парка, — сказала старая женщина, управляя сампаном.
— Кто?
— Бандиты.
Большой парк граничил с частью «убежища» на востоке — небезопасное место по ночам. Мегафоны залаяли опять. А потом раздался другой голос — холодный и уверенный:
— Огонь!
Она услышала громкий хлопающий звук и в первый раз по-настоящему испугалась. Если полиция начала стрелять, значит, толпа перешла в наступление на море. Она вся напряглась от нетерпения, ожидая самого худшего. Но в просвете между двумя рыбачьими джонками мелькнуло клубящееся облако белого дыма, относимого на ораву северо-восточным ветром.
— Слезоточивый газ, — повеселела женщина у руля. — Это их научит уму-разуму.
И впрямь в следующем просвете они увидели, как толпа редеет под упорным натиском вооруженной полиции.
— Огонь!
Еще один залп, и на этот раз бегство толпы вызвало радостные крики рыбаков, стоящих на своих рулевых рубках, — они приветствовали своего извечного врага — полицию. Но потом взорвался еще один бензобак, и куски пламени посыпались с неба.
— А-а-а! — закричала старая женщина. Пламя лизало холст рубки. Викки схватила черпак и плеснула воду на огонь.
— Еще! — взвизгнула женщина, и они лили воду, пока обе не увидели, что ни одной пылающей искры не осталось на полотне или сухом дереве возле него.
Новые звуки сирены возвестили о прибытии пожарной бригады, долго пробивавшейся сквозь транспортные пробки. Пожарные лили воду на горящие машины, и пламя захлебнулось, погрузив «убежище от тайфунов» в неожиданную темноту. Мотор сампана стал затихать, и Викки увидела знакомый силуэт носа «Вихря» и на нем — фигуру Ай Цзи.
Она достала деньги из сумочки и вложила их в руку старой женщины. Ай Цзи помог Викки подняться на борт.
— Мисси! Все в порядке.
— Мама?
— О’кей, она внизу. Я вернулся. С ней все хорошо.
Девушка прыгнула в люк, когда полиция опять пустила в ход слезоточивый газ. Кричали мегафоны, выли сирены и вертолеты летали над Коулуном.
— Мама? Где ты?
Она на ощупь нашла путь через полутемный салон и по коридору, ведущему в каюту на корме, где, скорее всего, прячется мать.
— Мама! — звала она. — Я здесь. Все хорошо.
Она нашла выключатель, потом постучала в дверь.
— Это я!
Не услышав ничего в ответ, она постучала опять, а потом открыла ее со страхом.
— Мама, это я, Викки.
Свет был неярким. Она увидела свою мать в халате, свернувшуюся калачиком на кровати. На ночном столике стоял пустой бокал для шампанского, лежащего в холодильнике.
— Мама!
Салли Фаркар-Макинтош открыла глаза с улыбкой.