В немом изумлении я застыла статуей. Никак не могла сообразить, что следует делать с этой новостью, при чем здесь я и отчего это мне может быть так потрясающе любопытно. Дэби улыбалась и ждала. Потом запросто меня отодвинула, по-хозяйски прошла в дом, устроилась поудобнее на изогнутом диване у стеклянной стены с видом на море и потребовала чаю с молоком и тостеров, пообещав все-все выложить, как на исповеди.
Я почти сомнамбулически выполняла ее распоряжения. С видимым удовольствием потягивая чаек и закусывая тостерами с шоколадным маслом, начала Дэби слагать для меня сагу о женской своей судьбе и ее причудах.
- Помнишь ли ты тот ледяной февральский день, когда переезжала в этот дом? Я обещала тебе прийти и помочь, но так и не смогла... Ты помнишь?
- Еще бы!
Столь завлекательное начало быстро привело меня в чувство и всю превратило в обостренное внимание и слух.
- В тот самый черный и одновременно счастливый день в моей жизни я в первый и в последний раз поссорилась с Банком. Я ведь его заранее предупреждала, что собираюсь к тебе. Однако с утра он настоял поехать по объявлениям осматривать лодки, а потом купленную лодку стало нужным вывезти к его родителям срочно. Я несколько раз упоминала о тебе и пыталась отпроситься. Банк только сердился, и я, боясь разозлить его окончательно, уступала час за часом. Глупая я была. Мой Бог, до чего же я была глупая.
Вернулся с работы мой Игорь, и Дэби пришлось сменить направление разговора. Услышав расспросы о сроках, самочувствии и девочках-мальчиках, мой деликатный муж решил пойти поиграть с детьми в футбол.
- Весь тот день я была, как на иголках. Ты себе и представить не можешь, как я изнервничалась, как испереживалась. Перед сном совсем слегка ему попеняла. Лишь сказала, что с тобой не совсем хорошо обошлись. Но, Боже, какая же отвратительная вышла сцена. Банк грубо заорал на меня, даже замахнулся, столкнул с постели. Так презрительно, так высокомерно и уничижительно называл меня безмозглой овцой. Будто бы я в силу своей неразвитости привязалась к русской дикарке и теперь ради нее даже готова пренебречь своими семейными обязательствами. Я слушала его молча, но внутри меня все выло от отчаяния. Открытие горькой истины стало неизбежным: с тех пор как вышла замуж, я совершенно потеряла контроль над своей жизнью, своим телом, самой собой. Удовольствовалась ролью молчаливой тени самовлюбленного, поглощенного только собой мужа и упрямо запрещала себе даже думать об этом. Мне казалось: люблю его безумно, жить без него не могу. Ведь когда Банк на мне женился, я чуть не умерла от счастья. Во сне пела. Только позже стала иногда плакать втихомолку от отчаяния и безысходности, хотя очень старалась себе такое не позволять. Твердила как заклинание: "Я счастлива! Я так счастлива! Я должна быть счастлива, ведь он мой. Ведь теперь он мой, мой, мой..." Впервые мы серьезно повздорили с Банком, и он, хлопнув дверью, уехал к родителям. Но я уже точно знала, что это конец. Да, знала! Ему так прямо и сказала, что возвращаюсь домой в Америку, а бумаги о разводе пошлю по почте. Да он ничуть мне не поверил. О, тогда я хотела только одного: побыстрее заснуть и забыться. Собралась принять снотворное, но тут в дверь постучали. Так и открыла с упаковкой таблеток в руке. Не могла не открыть, свет хорошо виден из-под двери. Эрик заскочил узнать о наших планах на завтра, но безумно испугался, увидев меня зареванной и со снотворным. Даже решил, что, повздорив с мужем, я собираюсь отравиться. Знаешь, Наташа, меня как прорвало. Чуть в слезах не захлебнулась, но все ему выложила, как на исповеди. Призналась в безмерной своей униженности и отсутствии всякого достоинства и гордости. Но Эрик, такой чудесный, душевный, теплый - сразу меня понял, сразу почувствовал. Когда же узнал, что уезжаю из Норвегии навсегда, упал на колени, усыпая поцелуями мои руки, целуя сквозь халат ноги и чуть не плача. И даже через ткань пеньюара я почувствовала всю сладость его обжигающих губ. Мое сердце блаженно замерло от прикосновений пальцев к солнечным его волосам, от полубезумного шепота любовных признаний. "Чем же заслужила я такое счастье?" - спросила я Бога. И Бог мне сказал: "Это твое!"