Отражаясь сразу во всех зеркалах с подсветками, я удовлетворенно мечтала о своем доме, в котором окажусь уже завтра ночью. Как ни верти - в гостях... а особенно в таких. Точно, пора домой. Ничего здесь не придумаешь, ну ничегошеньки.
На первом этаже явно разгоралось очередное представление в Ольгином семействе. Кто-то принялся неестественно громко визжать, орать, метаться и бегать вверх-вниз по лестнице. Аккордно-завершающего скандала как раз-то и не хватало, только, ради Бога, на этот раз без меня! Приняв твердое решение не покидать своего убежища ни под каким видом до окончания любых разборок (эти милые бранятся - только тешатся), я погрузилась в пену еще глубже. Мои мысли внезапно были прерваны истерично-ошалелыми Ольгиными воплями и пугающими выкриками ее мужа, отчетливо раздавшимися теперь в соседней спальне. Группа орущих переместилась на расстояние чересчур опасной ко мне близости. С тревожно застучавшим сердцем, сразу же начавшим отдавать удар за ударом в левый висок, я, по самые губы, замерла в розовой воде и настороженно прислушалась.
- Саша, Сашенька, что же ты делаешь? Его нет здесь, нет. Уходи, умоляю тебя. Я ведь ничего плохого тебе не сделала. За что же, а... - надрывно стенала Ольга за тонкими современными перегородками из передовых хлюпких материалов. Мне отчетливо представилось, как она при этом заламывает руки. Ты же ведь нас бросил. Сам уехал и весточки не подал. Ну умоляю тебя - уйди по-доброму. У нас теперь совсем другая жизнь.
- Это ты, любящая жинка, скройся с глаз моих от греха подальше. Слышишь, тварь? Я повторять не люблю, ты меня знаешь. Где Борька, а? Все равно найду сына и заберу. А ты, ах ты, сукин сын! Ну гад, ты у меня доигрался!
Послышались звуки падения тяжелых предметов и тел, потом глухое сдавленное мычание. Именно так, вспыхнула в моем сознании шалая мысль, должно быть, и мычат приговоренные к бойне быки. И тут-то я сообразила, что мне вроде смутно знаком мужской голос с глубоким придыханием в конце каждой фразы и человек говорит исключительно по-русски.
Тише мыши я выбралась из пены и, бесшумно сняв с петли крючок, пугливо приникла к ведущей в спальню дверной щели. Обзор совсем был никуда, и пришлось образовать щель чуть шире. В центре открывшейся панорамы, в пол-оборота ко мне на смято-кружевной Олиной постели восседал еще более мрачный, чем обычно, моряк Александр с канадской "Red Line". Распластанное, расхристанное тело, вероятнее всего, принадлежащее Гунару-Хельвигу, спиной вверх обреченно лежало на кровати. В затылок Гунару Саша с силой упирал оружие, наподобие партизанских обрезов образца Второй мировой. Ольга стояла на коленях, нечленораздельно завывала и заламывала в отчаянии руки.