Такая покорная, какой не может быть даже рабыня, но только медиум, она повторяла, чтобы доставить мне удовольствие, фразы, в которых ничего не смыслила.
* * *
Эта ночь метаний от гостиницы к гостинице была решающей, в чем я едва ли отдавал себе отчет после стольких других безумств. Но если я думал, что вся жизнь целиком может вот так не пройти, а проковылять, то Марта, у которой зуб на зуб не попадал на обратном пути, когда она, обессиленная, сраженная, забилась в уголок у окна, Марта поняла все. Может быть, она даже увидела, что в конце этой гонки сроком в год в автомобиле, за рулем которого безумец, ее ждет лишь одно — смерть.
* * *
На следующий день я застал Марту, как обычно по утрам, в постели. Я хотел прилечь, но она нежно отстранила меня. «Я неважно себя чувствую, — сказала она, — уходи, оставь меня. Заразишься насморком». Она кашляла, у нее поднялась температура. С улыбкой, чтобы это не выглядело упреком, она сказала, что, должно быть, подхватила вчера простуду. Несмотря на растерянность, она не разрешила мне сходить за врачом. «Пустяки, нужно побыть в тепле». На самом деле она не хотела, послав меня к доктору, скомпрометировать себя в глазах этого старого друга семьи. Я так нуждался в утешении, что отказ Марты прибегнуть к услугам врача успокоил меня. Однако я опять и с новой силой забеспокоился, когда Марта попросила меня по дороге домой сделать крюк и занести доктору письмо.
На следующий день, придя к Марте, я столкнулся с ним на лестнице. Расспрашивать его я не посмел, лишь вгляделся в него, стараясь заметить признаки тревоги. При виде его спокойствия у меня отлегло от сердца, однако, как потом выяснилось, это была всего лишь профессиональная выучка.
Я вошел к Марте. Где же она? Спальня была пуста. Марта плакала, зарывшись в одеяло. Доктор предписал ей не покидать постель вплоть до родов. Кроме того, за ней требовался уход; она должна была перебраться к родителям. Нас разлучали.
С несчастьем невозможно примириться. Заслуженным кажется только счастье. Безропотно примирившись с разлукой, я не проявил мужества. Я просто ничего не понимал. Как истукан, слушал предписания врача, — так осужденный слушает приговор. Если он при этом не бледнеет, принято говорить: «Какое мужество!» Да вовсе нет: дело тут скорее в отсутствии воображения. А вот когда его будят для исполнения приговора, тут-то он слышит. Так и я понял, что мы больше не увидимся, только когда за Мартой был прислан экипаж доктора. Он обещал никого не предупреждать о ее приезде, так как Марта настояла на том, чтобы появиться у родителей неожиданно.