Эрлингтон повернулся к мужчине, который ответил ему последним.
— Нет. Вы падете как предатели. И история запомнит вас такими, если вообще запомнит. Мертвые не могут рассказать о своих мотивах. Если вас убьют, кто позаботится о ваших женах и детях? Все решается здесь и сейчас. Спросите самих себя, будете ли вы на стороне закона или предадите доверие, которое наш король оказывает вам?
Его перебил молодой парень:
— Ха! Вы хотите переименовать Шотландию в Северную Англию! Не бывать этому! Посмотрите на французов и американцев. Они боролись за возможность принимать участие в решении политических вопросов… и победили. Мы сделаем то же самое!
Эрлингтон повернулся к говорящему, совсем еще мальчику по сравнению с окружающими.
— Но какой ценой? Американцы потеряли двадцать пять тысяч жизней, а французы — сто семьдесят тысяч. Во всем Северном нагорье не найдется так много людей. Джентльмены, никто не ставит под вопрос смелость ваших убеждений. Но есть правильный путь — протянуть руку правительству. И неправильный. Попробуйте договориться с противником, а не побить его силой. Я обладаю большими полномочиями. Одно мое слово может собрать здесь все военные силы английской короны, а другое — может смягчить гнев монарха. У вас тоже есть сила. Вы вольны выбирать, и это большое дело. Покоритесь, и вы получите милостивое прощение его королевского высочества за этот мятеж. Продолжите бастовать — потеряете жизни и подвергнетесь неимоверным лишениям. Хорошо подумайте, что выбрать. От вашего решения зависит ваша жизнь, жизнь ваших семей, соплеменников и будущих поколений. Настало время принимать решение, джентльмены. Вы сложите оружие?
В комнате воцарилась тишина. Эрлингтон переводил взгляд с одного лица в зале на другое. Дух патриотизма боролся с желанием мира, а лояльность — с боязнью возможных репрессий. Что-то одно должно одержать верх.
Стоявший в центре мужчина закричал, и словно первая стрела была выпущена в сражение:
— Свободная Шотландия!
Остальные взорвались ревом согласия.
— Мы не покоримся!
— Война, а не переговоры!
— Избавимся от английской заразы!
Эрлингтон ссутулился, поник головой. Никогда еще он так остро не переживал свое поражение.
Брэндуб Маккалоу откинулся на спинку стула и, самодовольно взирая на орущую толпу, произнес:
— Видишь, посол, мы все говорим в унисон. Шотландия будет независимой.
Эрлингтон, прищурившись, посмотрел на него.
— Ты совершаешь очень большую ошибку, Маккалоу. Ты никогда не будешь королем.
На лице Брэндуба появилось удивление, но его тут же сменила заносчивость.