Приятная их речь
И в нечувствительном возмогут кровь зажечь.
О! сколь приятно зреть госпож в их беспорядке,
Когда они лежать изволят на кроватке.
Приятный солнца луч сквозь завесы блестит,
Боярыня не спит.
Вдова ее тогда иль девка обувает,
Чулочки надевает.
Какая это красота!
Сорочка поднята,
И видна из-под ней одна немножко
Ее прекрасна ножка.
Другая вся видна лежит.
Наружу нежно тело.
О, непонятно дело!
Лишь только чьим глазам представится сей вид,
Приятным чувством мысль в минуту усладит.
Потом боярыня, с постели встав спокойно,
Куда ни вскинет взор,
Все в спальне у нее стоят в порядке стройном:
С сорочкою вдова, у девок весь убор,
Там держит кофешенок чашку шоколаду,
Тут с гребнем перюкьер, все люди наподбор.
И повеления ждет всяк от ея взгляду.
Кто в спальню допущен, быть должен очень смел,
Коль в милость к госпоже желает повтереться,
Он чтоб ухватки все те нужные умел,
Каким лишь льзя от барынь понагреться.
Французы смелостью доходят до всего,
И в пышну входят жизнь они из ничего.
Из наций всех у нас в народе
Одни французы только в моде.
А этот перюкьер несмел был и стыдлив,
Не так, как этот сорт живет, поворотлив.
Благопристойность им всегда тут наблюдалась,
Когда боярыня поутру одевалась
И обувалась.
Из спальни в те часы всегда он выходил,
Чем барыню на гнев нередко приводил.
Но гнев ее тогда был только до порога.
Прошло недель немного.
Уборщик к этому насилу попривык,
Он стал не дик.
Из спальни не бежит он в комнату другую,
Когда зрит госпожу в сорочке иль нагую.
Когда-то госпожа уборщику тому
Такое дело поручила
И научила
Мужчине одному
Пересказать о том, что им она пленилась,
А говоря, сама в лице переменилась.
Вид ясно показал, что дело о пустом
И нужда ей не в том.
Мысль женска слабости не может утаиться,
Когда она каким вдруг чувством воспалится.
Стремление ее все взор изображал,
Что жар в ней умножал.
Тут руку госпожа уборщику пожала,
Амурный знак давала,
Но ей в смущении казалось сего мало,
Отважности его она не подождала,
Нетерпеливо ей хотелось веселиться.
Тут стала госпожа с уборщиком резвиться.
И будто бы его, играя, обняла.
Потом еще, еще и много обнимала,
И тут, и там его хватала.
Стремилась вниз ее рука и то достала,
Что всех их распаляет нежные сердца.
Исправно все нашла тотчас у молодца.
Но в этот только раз не сделала конца,
А только нежною рукой лишь подержала,
Сама от сладости дрожала.
Уборщик, стоя, млел.
Вообрази себе, читатель, эту муку,
В каком уборщик мой огне тогда горел,
Каким его дух чувством тлел.
Он также протягал дрожащую к ней руку
И уж открытую у ней грудь нежну зрел,
А так он был несмел,
Что к ней дотронуться не мог ни разу