– О чем?
– О пропавших туристах.
Мама положила ложку.
– Почему вдруг? У тебя ведь в основном лямур‑тужур, ты, конечно, не обижайся…
– Я и не обижаюсь.
Мама курила свои тоненькие сигаретки, пила беспрерывно чай. Потом вернулась к прежней теме:
– А где они пропали, эти туристы?
– На Северном Урале.
– Слушай, – оживилась мама, – а ты помнишь, что мы с твоим папой тоже бывалые турики? Он ведь меня и на охоту, и на рыбалку с собой брал…
– Помню. И меня тоже пытался.
Мама засмеялась.
Глубокая затяжка, дым в потолок. Шумахер сидит скорбно у своей мисочки, будто пришел на ее похороны.
– Году в 1962‑м, кажется, мы с отцом и еще двумя нашими друзьями – ты должна помнить дядю Толю и дядю Петю – ходили в поход по северу области. Где Новая Ляля. Там места очень красивые! Дело было, естественно, летом, потому что зимний туризм я вообще не признаю. Так вот, костерчик развели, палаточку поставили… Поели, поговорили, посмеялись. И спать – устали, как галерные. Мужики быстро отрубились, а я всё никак уснуть не могла. Лежу, думаю обо всем. Ночь тихая, спокойная, и вдруг раздается: ту‑ду, ту‑ду, ту‑ду – знаешь, как будто поезд едет. Я из палатки вылезла осторожно, прислушалась – вокруг ничего. Залезла обратно. Опять: ту‑ду, ту‑ду, ту‑ду. Тут до меня дошло, что звук откуда‑то снизу доносится. Из‑под земли.
Я отца разбудила, говорю, давай, Миша, послушай – или я с ума сошла, или что?
Он прислушался – точно, говорит, поезд. Не иначе какие‑то секретные подземные дела. Надо, говорит, поутру двигать отсюда поскорее. И не болтать.
Так мы и сделали. Даже Толе с Петькой не рассказали.
А потом уже отец ходил в те места один, и кто‑то из местных мужиков ему рассказывал: мол, в этих лесах подземные аэродромы и другие чудеса. Бывало, идешь в лес за ягодой – и вдруг военный появляется. И так же исчезает. Люди говорят, что там секретные лифты, которые прямо в подземелья уходят.
– Новая Ляля – это ведь очень далеко от Перевала… – сказала я.
И тут мама взмолилась:
– Расскажи!
Пока я пересказывала ей саму историю, стало совсем темно. Что поделаешь, январь, темнеет («темнает», как говорят на севере) рано.
– И ты вот так сидишь каждый день, читаешь всё это и тут же пишешь?
– А завтра еще и на улицу выйду. Завтра – годины, пойду к ребятам на могилу.
– Может, почитаешь что‑нибудь для меня, на ночь? Мне интересно.
Не самое подходящее чтение на сон грядущий, но она сама попросила.
Я уступила маме кровать, а себе постелила на раскладушке, рядом. Шуми долго не мог решить, где он будет сегодня спать, наконец всё же пришел ко мне, свернулся колесиком.