заделаны от ночных залетных насекомых мелкой металлической сеткой.
Над окнами висело несколько картин. На них жили своей яркой и правдивой
жизнью змеи и деревья, ягуары и пумы, росли лианы и текли реки. Сын
проследил за моим взглядом и застенчиво сказал:
- Я их вижу, когда принимаю аяуаску, а потом вот на холстах рисую то, что
увидел.
Днем, чтобы содержать семью, он работал водителем мотокара, и непохоже,
чтобы у него была возможность профессионально поучиться рисовать свои
дивные картины.
В свете этого они производили особенно сильное впечатление. Их краски и
образы, их общий настрой – а выходил он далеко за пределы материального
холста – так врезались в память, что забыть их потом уже было невозможно.
С собой в малоку мы привезли на мотокаре три матраса. На одном
расположились отец и сын, напротив них, на расстоянии полутора метров,
легла мама, а под прямым углом к двум матрасам – в перекладине буквы П –
расположилась я. Руководство мероприятием плавно перешло в руки дона
Хуана. Сыну он отвел вспомогательную роль статиста: скорее всего, тот еще
находился в стадии ученичества, хотя ему уже было далеко за тридцать.
Мама же, как выяснилось дальше, находилась здесь на лечении.
Основные участники были уже в сборе - ими, с моей точки зрения, являлись:
папа, одетый в тунику, расшитую традиционным узором, и я, застывшая в
почтительном ожидании справа от него на матрасе — но церемонию он, тем
не менее, не начинал. Оказалось, что мы ждали возвращения сына: тот
пошел домой переодеться в такую же тунику-трансформер, в которую был
одет его папа: похоже, что в повседневной одежде приступить к церемонии
им казалось немыслимым - может быть, и впрямь, в ней заключалась особая
магическая сила. Сын вскоре вернулся, и теперь оба мужчины были
приодеты подобающим для церемонии образом.
Ими нельзя было не восхититься— это я про туники, не про мужчин.
Длинные, доходящие до колен, расшитые спереди и сзади черным узором,
проложенным по белой хэбэшной ткани - некрашеной и плотной. Это им
заботливые и внимательные жены одежду расшили такими сказочными
узорами. А сколько чувств туда женщины вложили с каждым сделанным
ими стежком вышивки: ведь процесс украшения одной такой туники может
растянуться на целый год.
Мы расселись по своим матрасам, папа открыл бутылку с аяуаской и
засвистел – такой звук тут называют silbar, хотя это, скорее, это не просто
свит, а свист в сочетании с шипением. Он принялся в бутылку этим особым
образом дуть-свистеть, а потом стал с аяуаской разговаривать напрямую.
Дальше он закурил две сигареты мапачо и одну протянул мне, чтобы я тоже