Ладно, в запасе у меня оставался еще «А. Kazakis».
Увы, он — или она? — тоже не ответил.
Честно говоря, к такому обороту событий я готов не был. Хотя бы потому, что не предвидел наличие домофона. Попробовать еще раз поговорить с этим Кесидисом? Или подождать какое-то время и отловить двух отсутствующих жильцов?
Я остановился на втором варианте. В конце концов, эти люди могли быть просто на работе, отлучиться в магазин или, скажем, повести детей в школу.
С этими мыслями я пересек леофорос Демократиас и в просвете какой-то боковой улочки увидел море. На набережной возвышалась башня маяка. У его подножия было устроено нечто вроде каскадного фонтана, по белым ступеням которого вяло струилась вода.
Я сел на одну из скамеек, откуда открывался вид на порт, мимо которого мы проезжали вчера. В гавани резво сновали небольшие рыбацкие лодки, слегка покачивали мачтами две или три яхты. С берега доносился запах рыбы и гниющих водорослей.
Надо признать, что-то с самого начала пошло не так.
Где-то около одиннадцати дня я вернулся к дому.
Стало так тепло, что я даже расстегнул куртку. Утро не обмануло: день, несмотря на календарную зиму, выдался почти весенний. Уличный градусник показывал +15. Если у них такая зима, чего тогда ждать от лета?!
Для очистки совести я вновь придавил кнопку «S. Stefanu» и, не дождавшись ответа, решил потревожить «L. Stampouli». Вслед за звонком, прозвучавшим, как мне показалось, на втором этаже, послышался собачий лай. Потом в домофоне раздался легкий щелчок, и женский голос произнес:
— Нэ?
— Паракало, пуйне София Стефану? Битте, во ист София Стефану? — выдал я на одном дыхании.
К моему изумлению, после небольшой паузы замок щелкнул, и я, помедлив самую малость, вошел в светлый и чистый подъезд. Со второго этажа послышался скрип открываемой двери.
Я поспешно поднялся наверх.
На площадке стояла худенькая, с остреньким носиком старушка лет семидесяти в темном халате с гладко зачесанными назад крашеными волосами. У ее ног вертелась рыженькая собачка, похожая на лисичку. Впрочем, это животное напоминала и сама хозяйка.
— Гутен морген. Битте, во ист София Стефану? Пуйне? София Стефану?
Бабушка пожевала губами и разродилась длинной фразой все же не на немецком, а на греческом языке.
Из которой я выхватил вроде бы знакомое слово — «Эрмания».
Эрмания — Германия?
— София — Эрмания? Дойчлянд? — проговорил я, махнув рукой в сторону — возможно, что и в сторону Германии.
— Нэ, нэ, — закивала бабка. — Эрмания.
Все ясно. Любезная София укатила к матушке и когда вернется — Бог его знает.