Я принёс бы цветов, я изжёг бы ему благовоний,
Но не нужен ему ни жасмина, ни ладана тлен.
Выраженье лица — словно долго страдавшее тело
Облегчение чувствует; он осторожно следит
За мгновеньями, зная, что боль навсегда отлетела,
Что теперь бестревожно он веки веков просидит.
Он избавлен от мира. Сама Безысходная вечность
Не нарушит покоя, — обрёл он предел тишины.
И при чём здесь божественность духа? При чём человечность?
И живёт, и не мыслит; к нему не слетают и сны.
Только отдых от мук: от корысти, от злости, от хвори,
Многолюдства и голода. Бронзовый лотос плывёт.
Розовеют зубцы отрешённых тибетских нагорий.
Кто живёт, тот страдает. Блаженствующий не живёт.
Псалмопевец кончался. Молчали врачи,
И волхвы, и придворная клика.
Созерцали, как поздние гаснут лучи
На снегах помертвевшего лика.
И решили: чтоб юная дева пришла
И нагая к Давиду прильнула,
И ему прикасаньем живого тепла
Холодевшую кровь всколыхнула.
И решенью покорна пришла красота
И нагая со старцем лежала,
И ему в говорившие с Богом уста
Непорочным дыханьем дышала.
И не мог он постигнуть, душа или плоть
С ним была в полноте совершенства, –
Лишь сказал, умирая: «Велик же Господь,
Смерть мою превративший в блаженство!»
Я плыл Эгейским морем. Вдалеке
Зарозовел у берегов азийских
Мусический и грешный остров Сафо.
Кто ей внимал? Пять-десять учениц;
Немногим боле — граждан Милитенских.
Пределом песен пенный был прибой.
Различны судьбы: ныне вся земля,
Многоравнинна, многоокеанна,
Лелеет имя сладостное — Анна.
Мне радостно, что в годы личных бед
И горестей я мог вам предоставить
Недели тишины в моих Старках,
Отторгнутых потом по воле века.
Лета стояли знойные, но дом
Бывал прохладен и прохладен сад.
На каменной террасе, окаймлённой
Чугунными решётками, случалось,
Мы накрывали вместе чайный стол, –
Я снимок берегу, где профиль ваш
Соседствует с семейным самоваром.
Я вам носил подушки на гамак, –
Читали вы подолгу, и никто
Смутить не смел уединенья гостьи.
Мы в сумерках бродили вдоль реки,
Беседуя о всяческом. Я знал,
Что под руку иду с самою Музой.
Вы едете — о том шумит молва –
В Италию принять дары признанья, –
Уже давно там лавры заждались.
Когда венчал Петрарку вечный Рим,
То честь была взаимная обоим.