Долгий путь от Королевской площади вдоль Сены помог ей вновь уверенно почувствовать себя в женском платье. Но дамские туфли, вместо удобных мужских сапог, стали причиной мучительной боли в ступнях. Аккуратно очистив от грязи подолы накидки и платья, она, однако, ничего не смогла сделать с мокрой кожаной обувью, натиравшей натруженные пятки.
Расчет ее оказался верным. Посетители шли к широкой мраморной лестнице, которая вела в просторный холл. Там уже собралось немало народу, и это с самого начала ее обнадежило. Появление двух секретарей быстро навело в холле порядок. Они подходили к каждому посетителю и записывали фамилию и суть прошения.
— Вам придется запастись терпением, мадемуазель Совар. Его Высокопреосвященство старается выслушать каждого, но я не могу обещать вам, что он найдет для вас время именно сегодня, — услышала Ниниана.
Она попыталась скрыть свое разочарование, улыбнувшись особенно приветливо. Если секретарю известны пристрастия кардинала, еще не все потеряно. Темно-зеленый капюшон бархатной накидки, принадлежавшей Диане, выгодно подчеркивал белизну ее кожи, а слегка подкрашенные губы приобрели цвет спелой вишни. Ниниана не могла сказать, помогло ли все это ей сократить ожидание. Однако не успела она второй раз обойти громадную приемную своим нервным шагом, как перед ней почтительно склонился секретарь.
— Его Высокопреосвященство ожидает вас, мадемуазель Совар!
Только в последний момент вспомнила она названную ею в приемной фамилию. Фамилию своей подруги, с которой обучалась в монастыре сестер милосердия в Тулузе чтению, письму и прочим навыкам, необходимым, по мнению матери, благородной даме. Элен де Совар. Сколько времени минуло с тех пор, когда монастырский колокол определял распорядок ее дня! Какой простой и беззаботной была тогда жизнь!
Воспоминания об Элен де Совар помогли ей расправить плечи, перед тем как присесть в подобающем реверансе перед грозной фигурой в красной сутане. Ей понадобилось собрать все силы, чтобы скрыть вспыхнувшую ненависть и поцеловать рубин на протянутой ей узкой бледной руке.
— Встаньте, мадемуазель! Чем могу вам помочь? — услышала она негромкий, но властный, сухой голос.
Моментальный переход к делу помог Ниниане сосредоточиться, преодолев свою скованность. Не опуская ресниц, встретила она пронзительный взгляд церковного владыки. Каким болезненным он выглядел! Каким худым, изможденным и старым! Поджарая фигура в блестящей сутане с кружевным воротником, казавшимся таким же белым, как кожа лица. Темная холеная бородка и сверкавшие глаза напоминали рисунок тушью на белом пергаменте. Ненависть ее куда-то исчезла и уступила место смешанному чувству настороженности и жалости.