В тишине каморки она вдруг с мучительной горечью поняла, что он разгадал ее игру в прятки. Часы любви, проведенные вместе, позволили ему запомнить черты ее лица, ее голос, даже ее жесты. Если, правда, он при этом испытал больше, чем только быстрый триумф удачливого завоевателя. Вопрос был в том, какую роль она предпочла бы отвести собственной персоне. Роль участницы в мимолетном приключении с красивым придворным? Или роль отвергнутой предательницы, на которую было бы жаль тратить усилия барона де Мариво?
Любой ответ был одинаково унизительным и оскорбительным. Почему нарушила она клятву никогда не оказываться в руках мужчины, а строить свою жизнь по собственным понятиям, отказавшись от роли проданной невесты и покорной супруги?
Ее тихий хриплый смех зловеще прозвучал в пустом помещении. Она не могла больше сидеть и начала нервно ходить от стены к стене. Пять шагов вперед и пять назад. Ее бедро болело от удара о карету, но она не замечала боли. Ожидание лишало ее рассудка. Сколько времени пройдет, пока ее героические намерения не исчезнут от голода, жажды, одиночества и страха?
Она резко повернулась на каблуках, услышав скрип тяжелых дверных петель. Грубо сколоченная дверь открылась внутрь, и прошла целая вечность, прежде чем Ниниана разглядела вошедшего. Она затаила дыхание и прижала к груди ладони. Затем постепенно выдохнула скопившийся в легких воздух и недоверчиво сощурила глаза. Дверь закрылась за монахом. Точнее сказать, за отцом-капуцином. В руках у него были накрытая корзинка и кувшин с водой.
Хотя он не выглядел молодым, определить его возраст было трудно. Ему могло быть и пятьдесят, и семьдесят лет. Длинная с проседью борода спускалась на коричневую рясу, а под низко надвинутым капюшоном на морщинистом бледном лице сверкали большие черные глаза.
— Что вам нужно от меня?
Ниниана возненавидела себя за дрожащий, испуганный голос. Ее взгляд скользнул по корзинке. Что в ней? Инструменты для пыток?
— Мне сказали, что вы ранены.
Тихое сдержанное утверждение не содержало сочувствия. Однако рука, которой он повернул к свету подбородок Нинианы, чтобы рассмотреть ранки в уголках ее рта, оказалась удивительно мягкой. Прикосновение его пальцев она едва ощутила. Неподвижно и молча следила Ниниана за тем, как он снял платок с корзинки, окунул его в кувшин с водой и вытер ей лицо. Все это было сделано с профессиональным умением врача. Потом, захватив из небольшого фарфорового горшочка желтоватую мазь, нежно наложил ее на ранку.
— Не бойтесь, шрама не останется. Здесь только маленькая трещинка, которая кровоточила больше положенного ей.