28. Арно показался мне выше, чем когда бы то ни было. Он ступал широко, рука не выпускала кольт, взгляд был устремлен на меня. Издали он показался мне прежним, вблизи - чужим. Его лицо было белым, как может быть белым свет; глаза лихорадочно сверкали, играли желваки на скулах, и губы были плотно, до синевы, сжаты. Он остановился на безопасном для него расстоянии, метрах в пяти, где ноги еще находили опору. "Мне бы выбраться отсюда, Арно", - облегченно вздохнув, произнес я. Арно обнадеживающе улыбнулся, но было в этой улыбке что-то непонятное, скованное, нарочитое, и это смущало меня. Он метнул мне шнур, я поймал его и подцепил карабин к поясу. "Ты найдешь наших наверху, в пустыне, держись условно севернее. Они выступят тебе навстречу". Он говорил это торопливо, будто боялся, что ему могут помешать, и тянул меня из кустарника к себе, затравленно оглядываясь. Когда Арно протянул мне руку, я было хотел за нее схватиться, но он тут же, словно спохватившись, ее одернул... "Это бег по кругу. Я спасаю тебя в третий раз", - на одном дыхании проговорил он. Я не успел ни что-либо осознать, ни что-либо ответить. Какая-то чудовищная сила захватила нас. Я не сразу понял, что это вода. Арно я не видел, меня закружило, легкие не нашли воздуха, меня переворачивало, и сердце было готово остановиться... Но кончилось все так же внезапно. Я очнулся, лежа на зеленой пыли, среди бесконечной пустыни Харона. Ни Арно, ни котловины нигде не было. Я был невредим. Я мог бы подумать, что все происшедшее со мной - плод моей разыгравшейся фантазии, если бы не обрывок шнура на поясе. Я инстинктивно взял севернее, и спустя пять часов нашел Клода, Фредерика, Мигеля...
29. Лес вставал на его пути сплошной стеной, обступал справа и слева и всегда настигал. Покрытые пузырящимся, точно водянка, розоватым лишаем, бурым мхом, похожие на стальные, стволы деревьев у основания, едва выглянув из-за кустарника и травы, множились, точно многоголовая гидра; лианы творили неописуемый хаос; бурелом строил замки; густой пар поднимался с земли, и капли влаги зависали в воздухе; полусумрак, без неба над головой, играл тенями... А ветки вновь и вновь хлестали по лицу, в икры впивались и колючки, и иглы, ноги вязли в рыхлой подстилке, но, когда казалось, что он не бежит, а ползет, смрадное дыхание врагов за спиной ощущалось все явственнее. Чаща расступалась, он вдруг оказывался на какой-то прогалине, солнце слепило глаза, он вбегал в ручей и шел по колено в воде, и рыбу можно было ловить руками, потом - стремительная смена пейзажа - карабкался по скалам, чувствовал, как все труднее дышать, преодолевал крутой склон и внезапно вспоминал о вырванных из черепа глазах, ждал встречи с ними, но на вершине находил альпийский луг - аромат цветов сводил с ума, он падал в траву, ложился на спину и видел над собой весь огромный мир, точно в зеркале, прекрасную планету. Он засыпал, веки его смыкались, но затем чья-то тень заслоняла свет, грозовая туча... "Они рядом!" - ужалила мысль.