Вскоре Носов, прихрамывая, отправляется в санчасть. Я захожу в барак.
За столом сидят трое. Невысокий лупоглазый пленный сечет воздух раскрытой ладонью.
— И правильно! Давить их надо. Загубили Россию. Разорили. Зимогоры!
Короткопалая пятерня поднимается и опускается после каждой фразы.
Я забираюсь на нары и оттуда наблюдаю за спорящими.
— Ты, Николай, здря шумишь, — говорит один из сидящих, хмурый и длинный. — Что мы знаем? Ничего не знаем.
— А по мне, — басит третий, с распухшим лицом, — попала птаха в дермо — не чиликай.
— То есть как это не знаем? — Лупоглазый от злости бледнеет. — А какие же тебе нужны еще особые знания?
— Ну, в масштабах-то государства. Не везде же было так.
— Везде, везде, везде! — опять сечет воздух пятерня.
— Ты что, посажен был? — интересуется распухший.
— Я — нет.
— А я был, восемь месяцев под следствием находился. Всего повидал и испытал, туды твою мать. У меня поболе твоего оснований для обид. Понятно тебе? — басит распухший. — Но я русский. Русский — разумеешь ты это или нет?
— А я не русский?
Хмурый еще сильнее хмурится.
— Ничегошеньки мы не знаем, Николай. Решительно ничего!
— А «у вас! — Лупоглазый с шумом встает. — Поглядим, что вы запоете через месяц, когда германская армия дойдет до Урала.
Хмурый и распухший умолкают и будто сжимаются.
— Эх, шкура! — бормочет рядом со мной человек с худым, суровым лицом. Он, кажется, бывший комбат, старший лейтенант.
Дня через два Носов украдкой показывает мне немецкую сводку. «Верховное командование («Das Oberkommando») сообщает…» — читаю я первые слова, отпечатанные жирным шрифтом.
В это время к нам быстро подходит Николай.
— Что они пишут? — В меня вперяются пустые, оловянные глаза. — Ты знаешь немецкий?
— А что тебе надо?
— Вот дурак! — Лупоглазый мотает головой. — Кабы я знал язык, я бы часа не пробыл тут, за проволокой.
Мне хочется съездить ему по морде, но Носов придерживает меня за рукав.
2
Снова везут. Жара, духота. Вагонное оконце оплетено колючкой. Мы сидим и лежим на подпрыгивающем полу, дремлем, чешемся, ругаемся, слушаем, как грохочут сапогами конвоиры, перебегающие по крыше с вагона на вагон, вновь дремлем — и вот Борисов…
Перед входом в лагерь нас встречает комендант, полный, с мягкими округлыми движениями гауптман.
— Мне нужен переводчик… Кто из вас понимает по-немецки?
— А вот, вот у нас есть, молоденький, вот. — Николай суетливо, с заискивающей улыбкой показывает на меня. Вопрос коменданта, заданный по-немецки, он уразумел, а ответить, беда, может только по-русски. — Вот, этот вот, молоденький…
Комендант, розовый, благоухающий, приближается ко мне.