– А я бы объяснил. И ведь это очень высокая цель! Да! Не преследующая никакой личной корысти. Да только бесполезно. Ты уже отказался работать с нами четыре года назад, ты сказал, что ты не изувер и не можешь такой ценой… В тот раз Астуан ограничился тем, что отобрал у тебя лицензию ланзаата. Вырвал с мясом. Сам понимаешь, что это влечет за собой не только утрату статуса, но и значительные провалы в пластах памяти. Отсюда и все твои беды, сэр Милькхэм. Ты отказался выполнять свой долг, ты оказался слаб и мягкосердечен. И ладно бы тебе забыть, успокоиться, забиться в какую-нибудь пыльную складку бытия… Но ты не успокоился. Ты проявил нелепое упорство. Ты послал мне идиотское письмо с угрозами. Я хранил его и до сих пор ношу с собой. Вот.
Он извлек из кармана вчетверо сложенный лист бумаги. Развернул, пригладил ладонью и прочитал:
– «Я отлично понимаю, что, написав тебе, страшно рискую и могу раскрыться. Но одна мысль о том, что все вы, лишь проглядев эти строки, потемнели и стали лихорадочно перебирать в памяти то, что пытаюсь вспомнить я, наполняет меня молодой верой в себя. Кто бы мог подумать, что та наша встреча в Старой бухте, где были явлены Дары Омута, будет столь незабываема?» Красивый слог, благородные мысли! Все четко и откровенно, как и полагается воину твоего звания. Так что получай свою награду и за благородство и за откровенность.
Он поднял ствол «серпантина» и выстрелил во взмокший лоб мастера Хэма.
Прибрежные воды Черной Токопильи.
Три недели спустя
– Завтра к полудню мы должны быть в Эса-Гилль. Тут совсем недалеко, – сказал Магр Чужак и швырнул остатки своей скудной вечерней трапезы двум кемметери, безмолвно застывшим у дверей каюты. Те опустились на колени и стали подбирать остатки солонины, сухари и подсушенный сыр.
Эту ночь Аннабель не спала совсем. Ей вспоминался Себастьян, тот, прежний, из самых юных пластов ее памяти.
Она знала его с ранних лет. На ее глазах проходила юность Себастьяна. Угловатый, неловкий, насмешливый. Ранимый. Ни на кого не похожий. Над ним смеялись и называли Утенком. Словно оправдывая это прозвище, он с детства тянулся к воде и уже годам к десяти выучился плавать так, что перегонял даже опытных рыбаков.
А потом он стал взрослеть. Медленно, куда медленнее, чем окружающие его подростки приморского поселка Угурт, многие из которых уже к четырнадцати-пятнадцати годам, разбившись по парочкам, залезали в лодки, на сеновалы, в бурную зелень, обступавшую городок каждую весну.
Себастьян не смел даже поцеловать ее, Аннабель. Даже прикоснуться губами к ее руке, шее, лицу. Он просто смотрел. Он так смотрел…