— Куда?
— В Мехико.
— В Мехико? Я только что оттуда… О, Зейн! Зачем? Почему именно сейчас?
— Из-за отца. Он совсем плох, Лили. Мама говорит, что нашла целителя, который спасет его.
— Это что, тот самый тип, который утверждает, что может вылечить рак с помощью не то абрикосовых, не то персиковых косточек? Он живет в Мехико.
— Нет. Это христианский целитель.
Лили издала глубокий недовольный вздох.
— Ты серьезно? — Она скрестила руки на груди и отодвинулась от Зейна. — А почему бы ей не поехать на Гаити? Там живут замечательные колдуны.
— Лили, почему ты всегда издеваешься над моей верой?
— Я не издеваюсь. Просто я мыслю реально, Зейн. Не существует людей, которые могли бы излечить рак в последней стадии с помощью наложения рук.
— Но такие случаи бывали.
— Конечно. Чудеса происходят ежедневно.
— Лили, ты вообще во что-нибудь веришь?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я верю в любовь, Зейн. Верю в нас с тобой. Я буду очень рада, если вы поедете в Мехико и я окажусь не права. Просто я ни разу такого не видела. Папа говорит…
Зейн отвернулся от нее. У него в глазах блеснули слезы.
— Плевать мне на то, что говорит твой папа! — не выдержал он.
Лили погладила его по шелковистым волосам. Она сделала ему больно. Теперь он пытался отплатить ей тем же. Кто она такая, чтобы утверждать, что чудес не бывает? Кто такая, чтобы лишить его надежды? А вдруг поездка в Мехико действительно поможет?
— Прости меня, Зейн. Просто не сдержалась. Ты же меня знаешь. Вечно брякну что-нибудь не вовремя. Представляю, как вам сейчас тяжело…
— Господи, Лили! Я просто не знаю… — Зейн уронил голову и заплакал. Он так сильно сжал руль, что побелели пальцы. — Папа умирает… Я каждый день вижу, как он мучается… так мучается, что иногда мне хочется собраться с духом и избавить его от этого… Но нет! Это запрещено по закону! Закон… чертов закон!.. — Он разрыдался.
Лили обхватила его руками и прижала к себе. Зейн опустил голову к ней на грудь, а когда Лили соскользнула вниз, вытянулся на ней.
— Тш-ш. Поплачь. Пусть вся боль выйдет. — Она перебирала его волосы, нежно водила пальцем по краю уха, молча гладила спину и плечи. Зейн продолжал плакать.
У него потекло из носа. Лили дотянулась до бардачка и достала пачку бумажных носовых платков. Зейн вытер нос. Наконец слезы стали стихать.
— Я не хочу, чтобы он умирал, и все же я готов это сделать, чтобы он не мучился. Мне будет не хватать его… Но смотреть, как он живет и страдает, — это тоже неправильно.
— Знаю, — ответила Лили. — Иногда мне кажется, что древние люди понимали гораздо больше нас. Еще до всяких больниц, до врачей, которые заставляли людей жить просто для удовлетворения собственного тщеславия, чтобы потом прийти к приятелям и сказать: «У меня он протянул еще пятнадцать дней». Люди умирали у себя дома. Знаешь, у некоторых южных народов долгом старшего считалось войти в комнату и тихо положить подушку на лицо умирающего родителя. И никто не вспоминал про закон. Они просто говорили: «Он умер во сне». И все это принимали.