А Алферов догадался об ошибке как бы внезапно. Заглянул работник смежного отдела, попросил спички, пожаловался, что сильно устал.
— Не прибедняйся, — сказал Алферов. — Говорят, вы здорово поработали.
— Служим Советскому Союзу! — хитро подмигнул сосед и улыбнулся довольной улыбкой.
Прикурив, он ушел, а Алферов подумал, что сосед, занимавшийся дезинформацией гитлеровцев, выглядит, несмотря на усталость, счастливым.
И замер, глядя на закрывшуюся дверь...
Васильева на месте не было.
Алферов позвонил адъютанту генерала.
Генерал собирался уезжать.
— Очень срочно! — взмолился Алферов. — Скажи, что очень срочно!
Целую минуту он томился возле телефона, пока не услышал сдержанный голос адъютанта.
— Можете зайти, — сказал адъютант. Алферов почти бежал.
Генерал ждал в шинели. Поднял брови.
— Товарищ генерал! — сказал Алферов. — Разрешите доложить...
— Новости? — спросил генерал.
— Нет. Относительно ошибки с «Гелой». Товарищ генерал, я, кажется, понял! Пятого сентября дезинформацию дал именно «Гела». Понимаете, сам «Гела», товарищ генерал! И передал ее Винкель. Не кто иной, как сам Винкель!
Генерал стоял и смотрел на Алферова.
Расстегнул шинель, снял, повесил на вешалку.
Вернулся к столу. Нажал кнопку звонка.
— В школу поеду через час, — сказал генерал адъютанту. — Машину не отпускать. А ко мне Васильева. Немедленно.
Дождался, пока адъютант вышел, обернулся к Алферову.
— Садись.
Хабекер приветливо улыбнулся человеку с ровным пробором в каштановых, явно подкрашенных волосах.
— Извините, что побеспокоил вас, господин советник. К сожалению, служба...
— Я понимаю, — спокойно сказал человек с ровным пробором. — Видимо, вам нужны какие-то сведения.
— Кое-что, господин Штейн, — кивнул Хабекер. — Надеюсь, вы понимаете, по отношению к вам никаких- э„ претензий нет.
— Можете задавать вопросы, — сказал человек, названный Штейном. — Я вас слушаю, господин... э-э-э-
— Хабекер! — сказал Хабекер и потер сухие руки, Я рад, что вы пришли, господин Штейн. Очень рад. Ибо надеюсь с вашей помощью выяснить некоторые подробности... жизни нашей колонии в довоенной Варшаве.
— Колонии? — переспросил Штейн. — Вряд ли могу быть полезен.
— Но ведь вы были пресс-атташе в Польше, не так ли?
— Совершенно верно. С тридцать шестого по тридцать девятый год. До начала войны. Однако я не сводил знакомств с членами немецкой колонии.
— Понимаю! — сказал Хабекер. — И все же были членом журналистского клуба в Варшаве?
— Естественно.
— Значит, вы знали немецких журналистов, посещавших клуб?
— Конечно!
— Не можете ли вы назвать хотя бы некоторых?