лишь тот, кто «около» на-
>стоящего дела. Понятие о настоящем деле тоже посто-
>Ян,,° меняется, так что многие мемуаристы на рубеже
XIX-XX веков в ранг «дельцов» возводят последовательно бюрократов, затем финансистов и после всего политиканов.
А вот свидетельство Шелгунова из 80-х годов: «Люди дела, то есть теперешние деятели - дельцы». Значение еще положительное: в демократической среде уважают деловых людей. С осуждением говорится о других: «наши деловики» - о финансисте, банкире, аферисте, дельце, потому что все они, «собственно, дельцы практики, но с особенным умственным оттенком», «практические дельцы» (такие, кого мы сегодня называем практиками). Пока связано было слово с корнем дело, оно сохраняло и положительный смысл: люди дела, люди практики - нужные люди. Но жизнь вторгалась в суть деловых отношений, и истинное, высокое дело отходило на задний план. Человек оставался «при деле», ничего не делая.
Потом появился деляга. Поначалу слово обозначало вполне приличного человека, если, конечно, оно не стояло в кавычках. В словаре Ушакова (1935) это слово хотя и описано как разговорное, да еще и фамильярное, но смысл его - деловой человек, хороший работник. Хороший работник!
А сегодня? Словарь Ожегова: «Деляга (просторен. иеодобрит.) - человек узко деловой, озабоченный главным образом непосредственной, ближайшей выгодой»; «Делец - человек, который ловко ведет свои дела, не стесняясь в средствах для достижения своекорыстных целей». Тут, но крайней мере, все ясно: деятель - делец - деляга обозначают разных лиц, уклоняющихся от общественно полезного труда» и язык сам, переносным значением слов своих, поворачивая эти слова так и эдак, пробуя их с разными суффиксами и определениями, обнажает в самом именовании «творческую суть» подобных лиц.
Были и другие слова того же корня, и так уж сложилась его судьба, что каждое новое приращение суффикса повергало его все ниже на шкале нравственных оценок. В 1910 году писатель П. Д. Боборыкин в своих мемуарах неоднократно говорит, например, о слове делячество: «отвращения ко всему, что отзывается «делячеством», сделками, исканием денег...», «высмеивание культа моды, шика и делячества», - и каждый раз выделяет слово, как новое, как непривычное. И оно действительно новое; в более ранних частях дневника, еще из XIX века, он пишет иначе: делеческая игра или даже трипотаж - из французского tripotage (темные делишки, махинации). Вот вам источник - французская буржуазия подарила нашей отечественной и слово, которое сразу получило отрицательную оценку: делечество из трипотажа.