— Дак это… договорился я уже! Сам! — неожиданно для себя и девушки выдавил Иван и вновь покраснел густо-густо. Словно в детстве, когда отец ловил его в прирубе у бочонка с медом, в который пацан запускал тихонько свою проворную немытую ладошку.
— Договорился? С кем? С моим отцом?!
Интонация голоса, а также та очевидная глупость, что таилась в ответном вопросе, лучше всяких слов говорили о том, насколько девушка поражена таким оборотом дела.
— Не врешь? — взяв парня за руки, заглянула она в глаза, чуть запрокинув голову. Из-под шапки змеей выползла коса и закачалась в морозном воздухе.
— Не вру. Три куницы обещал Ярославу, коль к тебе приставит.
Слова сами сорвались с уст, прежде чем Иван сообразил, что этим откровением может здорово навредить своему десятнику. Но разум в тот миг был слабее чувств!
— Елена-а-а! — разнесся в темноте зычный голос няньки. — Ступай домой, матушка кличет!
— Иду! — тотчас отозвалась девушка.
Она еще раз заглянула в лицо Ивана, чему-то вдруг тихо, радостно рассмеялась и неожиданно неуклюже чмокнула губами его чуть прохладный нос. Развернулась и бросилась бегом к теремам.
Удар шестопера или кистеня не смог бы ошеломить и потрясти бедного парня сильнее, чем эта девичья шалость. Дыхание перехватило. И потребовалось немало времени, чтобы легкие набрали новую порцию воздуха.
Он стоял на одном месте долго, без мыслей и желаний. Лишь все та же детская улыбка властвовала на лице. Наконец парень тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, поднял жменю чистого снега и умылся.
— Эва! Вот это дела! Ой, Ванька, Ванька, быть тебе точно поротым! Ну и пусть, а только я ей отвечу тем же!! Только уже в губы, и пусть потом хоть на плаху кладут!! Люба она мне, ой люба! И пошто боярской дочкой уродилась?
Большинство дружинников уже улеглись спать, когда Иван вернулся в избу. Ярослав оторвал голову от подушки:
— Где шастал так долго?
— Коня проверял. Показалось давесь, что одна подкова болтается. Все нормально.
— Справу подготовил?
— Да.
— Тогда лезь на полати. Завтра подниму до света.
И захрапел, едва коснувшись лохматой взъерошенной головой подушки.
Иван юркнул под тяжелую выделанную лосиную шкуру, служившую ему одеялом. Но последовать примеру десятника не смог, обуреваемый радостными размышлениями и воспоминаниями. Лишь через час Дрема смогла наложить на него свои невидимые и легкие лапы…