Полчаса спустя, прислонившись к облезлой подъездной стене типовой десятиэтажки, я уже не вспоминала ни про какой юмор. К горлу подкатывало, и больше всего на свете хотелось оказаться в маленьком — закрытом! — туалете наедине с унитазом. Какого дьявола меня угораздило сегодня поужинать?! А если не рядом с унитазом, так хоть где-нибудь подальше отсюда…
Все-таки труп Голубя, хоть я и наткнулась на него, что называется, обеими руками (точнее, ногами), воспринимался как-то отстраненно. Да я его, собственно, и не видела: ночь, тьма кромешная, много ли с фонариком разглядишь. Единственное, о чем я тогда думала — свалить куда-нибудь поскорее. И ноги подгибались, и позвоночник как будто заледенел — но не до страха было. Рядом никого, и значит, выбираться из болота надо самой, никто не вытащит. Какой уж тут страх! Страшно стало потом, когда я на Николая наткнулась. Наверное, в мозгу сработали какие-то предохранители, и после, если что-то и вспоминалось, то вспоминалось не как реально происшедшее — со мной! — событие, а словно бы кадром из какого-то фильма. Вроде и было, но далеко и с кем-то другим.
А сейчас, в ярко освещенном закутке под лестницей (откуда, интересно, опергруппа свет протянула, на первом этаже вроде все квартиры закрыты) среди толпы народу, когда бояться было совершенно нечего, мерзкий липкий ужас схватил меня так, что рубашка приклеилась к спине. Никита под локоток отвел меня в сторонку, молча достал из кармана платок, стер пот с моего лба и отдал платок мне.
Вчерашняя брюнетка, голубевская секретарша Светлана Михайловна в своем элегантнейшем шелковом костюме цвета слоновой кости лежала на грязном полу, вытянув левую ногу и поджав правую. Правая туфля свалилась и лежала возле. Правый висок разбит, но крови немного, да и вообще на черных волосах кровь не очень видна. Страшнее всего была размазанная губная помада, розовый перламутр — казалось, что из мертвого рта сочится слюна. Господи, только бы не стошнило!
— Никита Игоревич! — тип, который к нам подошел, весь был как бы слеплен из круглых частей. Хотя полным его назвал бы разве что злейший враг. Помню старый мультик про Лошарика, так вот этот очень на него походил.
— Ну, что, Олег? — Никита повернулся к нему, всем своим видом выражая глубочайшее внимание.
Олег покосился на меня, но, видимо, решил, что начальству — а в том, что Никита тут начальство, не было никаких сомнений — лучше знать, и начал рассказывать.
— Пока телеграфно. Напали на нее где-то между десятью и одиннадцатью. Брызнули из баллончика, она закрылась руками, на ладонях явные следы косметики, и тут же стукнули по виску. Вот этим, — он показал железный прут, закрученный в какую-то немыслимую загогулину, и махнул в сторону лестницы. — Вон оттуда, из перил выдернули. Держался на честном слове, а последний излом свежий.