Вдали от лагеря вечер, представлявшийся тихим, был полон звуков. Квакал гортанный хор лягушек, каркала белокрылая сорока, журчала по каменистому руслу река. О, как заманчиво лечь в горячую ванну и хорошенько отмокнуть! На лицо и волосы налипла пыль, кожа чесалась под косточками корсета. Клементине казалось, что она не была по-настоящему чистой с тех самых пор, как покинула Бостон.
Едва закончив выполаскивать песок с последней тарелки, она заметила, что лягушки замолчали. Даже река перестала напевать свою песню. У Клементины сперло дыхание и напряглись уши. Послышался звук шагов по траве и мягкий шелест листьев. В животе затрепетало, а кожу головы стало покалывать. Она медленно повернула голову…
Затрещал расступившийся кустарник, и на фоне лавандового неба появился мужской силуэт.
Клементина бултыхнулась бы вниз головой в реку, если бы незнакомец не схватил ее за плечо.
– Осторожней, Бостон. Ты вся такая нервная сегодня вечером, прямо как необъезженная кобыла.
Клементина пошатнулась и снова чуть не свалилась в воду.
– Вы напугали меня, мистер Рафферти, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие, хотя чувствовала, как к щекам поднимается жар. – Однако не сомневаюсь, что вы этого и добивались.
– Опять ты за свое. Я лишь пытаюсь быть джентльменом, а ты снова приписываешь мне какие-то мерзкие побуждения. Что, если я просто собирался помочь тебе с посудой?..
Он замолчал, когда громко зашумели ивовые ветки, на этот раз на другом берегу реки. Зак поднял голову, и его ноздри дрогнули, как у собаки, учуявшей запах. Он наклонился к Клементине так близко, что она ощутила горячий порыв дыхания у себя на щеке.
– Шшш. Чувствуешь его душок?
Она не чувствовала никакого душка, поскольку не могла дышать, и ничего не слышала из-за стука сердца прямо в ушах. Клементина ненавидела свою трусость и пыталась прогнать ее прочь. Но, казалось, что страх – перед индейцами и дикими животными, перед ветром и одиночеством – был неотъемлемой частью женской доли в этих краях.
– Горбач, – коснулся ее теплый шепот Рафферти. Дрожь скрутила позвоночник Клементины, тонкие волоски на шее встали дыбом.
– Кто? – тихо пискнула она.
Зак приблизил губы к самому уху. Клементина ощутила не только жар его дыхания, но и влажность. Ухо запотело, как оконное стекло, если на него подуть.
– Медведь-гризли. Скорее всего, голодный.
Клементина проглотила соленый приступ паники. Она вспомнила изображение лохматого горбатого зверя с зубами и клыками, длинными и острыми, как скимитары[13]. Ей необходимо спросить, даже если Рафферти станет смеяться над ней.