Но даже тот, кто упорнее других отстаивает животную сущность человека, сам ведет себя так, будто жизнь для него имеет более высокое предназначение и внематериальную ценность. Среди исследователей, наиболее убежденных в непогрешимости науки и отрицающих всякую духовность, есть, к примеру, немало борцов за гражданские права. Но если человек - не более чем животное, то о каких гражданских правах можно вести речь? Да их просто не существует! Если нельзя всерьез говорить о предоставлении гражданских прав обезьянам, то этой концепции не место и в человеческом обществе. В самом деле, могли ли эти права возникнуть в ходе случайного механического процесса, завершившегося появлением человека? Ясно, что гуманитарные права, подобно любым другим известным нам абстрактным ценностям, не могут в данном контексте выходить за рамки простых механических связей, действующих внутри группы однородных живых организмов и управляющих, к примеру, колониями муравьев или стадным поведением коров и быков. Ценностям, основанным на правде, справедливости и прочих абстрактных идеалах, просто не должно быть места среди людей. Ведь если подобных ценностей нет в животном мире, как могут они вдруг обрести какое-то высокое значение в человеческом обществе?
Когда ученый ищет правду на идеалистическом уровне, он тем самым подтверждает, что он - не животное, поскольку ни один представитель животного мира не занимается поисками в сфере абстрактных идей. Такого научного исследователя можно обвинить в непоследовательности; ведь он представляет ту группу, которая отрицает возможность вести трансцендентальные поиски в чем-то более высоком, чем обычная физическая среда, и значит, не признает мир абстрактных ценностей. На самом деле, практически каждый человек, каким бы материалистом он не был, верит в глубине души, что такие ценности существуют и что сам он - не животное. Именно это понимание лишает душевного покоя многих светских мыслителей, за исключением самых непримиримых и убежденных (убеждающих?) ревнителей, и ведет их в запретную для них зону поиска правды и защиты гуманистических ценностей, хотя существование такой зоны несовместимо с концепциями случайности и животной сути человека.
Многие преданные сторонники теории эволюции ведут себя так, как будто их жизнь и жизненные связи наделены глубоким смыслом. Они убеждают себя и других, что все их устремления к осмысленному существованию - это всего лишь механический инстинкт выживания, но жить согласно инстинкту у них не получается. Даже самые непоколебимые адепты чисто биологической концепции человеческого бытия испытывают настоящую душевную боль, сталкиваясь с проблемами в отношениях с другими людьми. Ярый дарвинист может сколько угодно поучать нас, что человеческая любовь - это не более, чем инстинкт к спариванию, выработанный в процессе долгой эволюции млекопитающих, но когда его жена заведет роман на стороне, он не станет, подобно горилле, равнодушно наблюдать за любовными играми других особей. Ощутив свою человеческую уязвимость, он, конечно, трезво рассудит, что вся эта проблема чисто биологическая, но в глубине его истинно человеческой души останутся горькие сомнения.