Ибн Сина Авиценна (Салдадзе) - страница 279

Я пришёл плакать

человек — зло

Ассирийский царь Ашшурбанипал — цвет ассирийской расы, более 500 лет державший мертвой хваткой мир, спустился из библиотеки (самой лучшей в мире, где провел день среди благородных глиняных книг) в сад пировать с женой, а для усиления радости слышать смех любимой женщины, ощущать близость ее рядом с собой велел привести пленных и сдирать с них кожу. Потом запряг в колесницу четырех пленных царей и поехал любоваться природой.

Царь Мидии Киаксар пригласил на пир царя скифов, с которым побратался много лет назад на крови и вине. Напоив его и его народ, начал всех убивать…

История нисходит вниз. — говорит Вивекананда[212]. —

От святой белой касты брахманов →

крови воинов (кшатриев), →

к золоту капиталистов (вайшья), →

к черному невежеству слуг (шудр).

На своем пути от света к тьме человечество, наконец, доходит до такой растраты морального потенциала, так запутывается в неразрешаемых проблемах, противоречиях и конфликтах, что единственный выход для себя видит но всеобщей гибели.

До каких нор мы будем делать друг другу зло
И неприятности? Не лучше ли нам подняться к создателю Вселенной?

— размышляет Фараби.

«Гни спину перед начальником твоим, и дом твой будет процветать, — учит глиняная египетская табличка, пролежавшая в земле пять тысяч лет.

Горящий уголек движется по губам человека, ведомый божьей рукой, кричит предание. Губы говорят: «Последнее очищение будет огнем». И вторит ему «Авеста»: «Потечет на землю расплавленный металл». «Опрокинулась жизнь, — смеются глиняные таблички Египта, — падают деревья. Смерть стоит подобно выздоровлению».


Весенняя гроза, ребёнок пашет поле. Ступает голыми ножками по земле, погоняя вола, А рядом идет старик и горько плачет. Как безумный оборачивается назад, и рыданья его при этом усиливаются. — волнение охватило пас, — рассказывает Ибн Сина крестьянину Али, лежащему на соломе в Арке, в канахане, приготовившемуся уже к смерти. — Мы спешились, подошли к старику, поклонились.

— Можете ли вы снять бремя с моей души? — закричал он, заливаясь слезами. Сердца наши сжались, ибо ист ничего страшнее на свете, чем плачущий старик, — Конечно, — ответили мы и вынули золото из всех наших кошельков.

Но он и не взглянул на золото.

— Запала мне сегодня в сердце Мысль, — стал он говорить. — А что, если бог, сотворив мир, не сотворил в нем пи единой твари? А наполнил мир просом, Я старик разжал ладонь, просо просыпалось на землю… — Цели-ком заполнил: с востока до запада, от неба до земли. И сотворил одну только птицу! Семург… И сказал ей: «Раз в 1000 лет ты можешь склевать одно зерно». Затем сотворил бы меня или вас, вложил бы в грудь горение этой тайны, и сказал: «Пока птица не очистит от проса весь мир, ты не достигнешь цели и будешь тосковать и мучиться…» Что все это значит?! Какую цель я должен достигнуть?!