— Да, пожалуй, — сказал он, помолчав. — Я сам виноват, не удержался, поддразнил. С ним совсем по-другому нужно разговаривать. Нужно было, — поправился он. — Да и вы вполне могли словом его остановить. Одним словом.
— Каким? — поинтересовался я.
Перегрин невесело усмехнулся и ничего не ответил.
— Постой, — спохватился я. — Ты сказал, что годятся только я и Верзила. Так?
Он сразу понял, к чему я клоню, и заулыбавшись, заверил, что равнять меня с Верзилой нельзя, упаси Бог. Что касается меня, тут причина совсем другая, а именно — дружелюбное отношение ко мне замка. Якобы симпатизирует он мне и потому всячески постарался смягчить удар, то есть напугать не до смерти, а так, слегка.
Я презрительно фыркнул. А Перегрин продолжал говорить о замке, какой у него непростой нрав, и как он в этом похож на меня. Каким он кажется непредсказуемым и жестоким, и какое это, в сущности, печальное сооружение. Я сказал, что не могу себе представить печальное сооружение, равно как и непредсказуемое, и жестокое. Здание — оно здание и есть, и говорить о нем, как о живом человеке, по крайней мере, смешно.
— А вы вспомните, — сказал Перегрин, — вспомните что произошло, когда вы оказались внутри невидимой стены. Вы упали в обморок.
— Ну, — подтвердил я с крайним неудовольствием.
— Я, между прочим, тоже чуть не упал в обморок, когда вы на меня закричали: колдун, сожгу… Помните?
— И что?
— А то, что колдуном вы меня не считали, а просто хотели напугать. Это я потом понял. Так вот замок ваш — так же. Он уже тогда знал, что вы свой, однако врезал вам изо всех сил.
Потом он сказал, что когда у него возникают трудности с замком, он сразу вспоминает меня, и поступает так, как поступил бы, имей дело со мной.
— Так значит, я, по-твоему, непредсказуемый и жестокий. Не видал ты жестоких князей, вот что, — сказал я.
— Я видел много разных людей. — Он улыбнулся. — Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Не о вас. Например… Вы знаете, я всем башням дал имена. Западная — Свеча. Восточная — Чудище. Северная — Белый Ветер. Южная — Алая. А эта — он показал глазами вверх — Зунта.
— Зунта? Почему?
Он смущенно опустил голову и сказал, что так зовут одну девушку, которая живет очень далеко отсюда, во Флангере, а почему он назвал башню в ее честь, он не знает.
— Ясно, — сказал я. — Хорошенькая?
Вместо ответа он выудил из кармана мелок и быстрыми движениями набросал на темной плите пола тонкий острый профиль.
— Ничего, — одобрил я. — И ловко же ты рисуешь, однако.
— Кажется, с закрытыми глазами мог бы ее нарисовать, — ответил он тихо. — А она меня и не помнит, наверное.