– За именинника? – несмело предложил Богуслав.
Леший благодарно кивнул, поднял кружку и порядком отхлебнул. По буйным его усам потекла обильная пена.
Отведал напитка и венед, довольно крякнув – не какое-нибудь деревенское полпиво. Знатное питье!
– Ух! Куда как с добром! – восхитился Богуслав совершенно искренне. Леший только хмыкнул.
Выпили еще по одной, закусили грибами. Страх незаметно улетучился, старик вдруг стал милым и дорогим, что твои родич. Шумит слегка в голове, однако ж здорово!
К четвертой кружке Богуслав встал.
– Какие именины без подарка? Держи, хозяин, носи-не переноси!
С этими словами снял венед расшитый атласный пояс, какой мать ему подарила прошлой весной, вещь любимую и красивую, и протянул старику. Тот принял, глаза сверкнули, видать понравился подарок.
– Ну, спасибо, родич. Уважил! Никто мне доселе подарков не делал…
За второй бадьей гуляки обнялись.
– А знаешь, друже, – сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. – Не скрою от тебя правды. (буль-буль! )
Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя и не сразу.
– Я ведь человек! Ж-живой!
– Ну и что? – ответствовал леший. – Я знаю. Сразу понял. Дак ведь и среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб стоял он, всех перестоял! А?
– А-гей!
Со стуком встретились кружки.
– Уф-ф! Наливай еще, хозяин!
Пиво с клокотанием полилось из бадьи.
– Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени…
Венед захохотал:
– А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха!
Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему душу (ибо и черти спьяну имеет душу):
– Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю. Те конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не проучить? А вот намедни заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и не думал водить. Показался. Так, мол, и так, объяснил бедняге, что не при чем. Домой отвел; а он мне из селения блинов вон, приволок. «Держи, говорит, жена передала. Ешь на здоровье.»
Леший вновь взялся за кружку.
– Ты молодец, однако, что не испужался. Не люблю пужливых! Давай теперь за смелость выпьем!
Бам-м! Выпили.
Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге, черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса.
– Споем, что ли? – предложил леший. – Люблю я ваши людские песни петь.
– Непременно споем! Вот эт-ту: «Ой, на горе ветер свищет!»
Леший подхватил зычным дивным голосом. На славу спели. Потом и «Походную» затянули, и «Чудный месяц», «Веселого зайца» (эту леший с особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и «Реченьку».