Хозяин крепости поднялся из кресла. Каогре, наконец, посмотрел на него и замер, ощутив озноб от дурного предчувствия. Сожаление и понимание пришли слишком поздно.
С горькой улыбкой старик наклонил голову:
— Благодарю за гостеприимство, уан Кереф, — хрипло выговорил он. — Ваш переводчик здесь? Так давайте начнём.
Весен и Сил'ан стояли рядом на стене под палящими лучами Солнца. Сторожевой, созерцая из гамака эту добровольную пытку, неодобрительно ворчал. Стражники и воины, сбежавшие от жестокого светила в тень навесов, удивилялись чужому безрассудству.
Зеленоватое полуденное Солнце безмятежно сияло над песками. У горизонта справа колебалось кисейное облако пыли.
— Я его не таким себе представлял, — признался Данастос после долгого молчания.
Яркие глаза Келефа скрылись под ресницами.
— Сколько бы человек ни колотил в запертые двери, ему остаётся только умереть у порога или смириться и уйти прочь, — ответил он тихо.
— Прошлое нельзя ни вернуть, ни изменить, — согласился маг. — Уехать в самое пекло — подумать только. Отчего не подождать до вечера, или он боится сумерек?
— У него дрожали руки.
— Что? — Данастос изумлённо развернулся к Сил'ан.
— Ты слышал, — ровно заметил тот.
Маг усмехнулся, встряхнул волосами и, как и прежде, уставился вдаль. Келеф всё молчал, тогда весен заговорил вновь, доверительным тоном:
— Знаешь, ведь он разбил Каяру-уана, все были наслышаны о Каогре. Даже я. И все считали его величайшей угрозой. Я ожидал встречи с необычным человеком, в некотором роде — больше чем человеком.
— Мало тебе меня? — улыбчиво прищурился уан.
— Какое самомнение, — хмыкнул Данастос, вздохнул и продожил серьёзно. — Всё время, пока мы говорили, я смотрел на него, пытался различить хоть тень величия, избранности — чего-нибудь. Но, право, так и не увидел разницы меж ним и, к примеру, старейшинами наших деревень.
Келеф едва заметно покачал головой:
— Парва-уан говорил: человек не знает себя. И в десять, и в тридцать, и в пятьдесят он думает, что останется всё таким же. Он не предвидит, что может выбиться из сил, а годы успеха приведут его к краху — он почему-то не сделает последнего шага к вершине или, напротив, получит то, что давно ему не нужно.
Данастос хмыкнул и переспросил иронично:
— Парва-уан? Весены и летни чужие. И мне не слишком-то лестно, что ты для себя равняешь их и нас.
— Дан, — Келеф ласково коснулся щеки весена кончиками пальцев, — вы одной крови.
Тот сотворил несогласный жест.
— Кровь здесь ничего не решает, — убеждённо высказался он. — У нас не осталось общего по духу: мы стремимся ввысь, они — хуже зверей. Таков итог сотен лет, и его не отменишь. Они умрут у порога. Я понимаю, в чём ошибался, — добавил он. — Слава — не то, что может превратить человека — тем более летня — в высшее существо.