Мальчишка робко улыбнулся. Уан довольно хмыкнул и распорядился:
— Тогда отправляйся в крепость за чистой одеждой. Вернёшься сюда, искупаешься, отмоешь грязь, избавишься от запаха, переоденешься, приведёшь в порядок волосы. Хорошо бы ещё обстричь ногти. Да, умоляю тебя, не забудь сменить обувь.
Хин поднялся на ноги, но медлил уходить.
— Что? — поинтересовался Келеф. — Да, грубо, но я рискую задохнуться.
Мальчишка вытащил из кармана ветхую серую тряпицу и с виноватым видом развернул её. Сил'ан посмотрел на чешуйки.
— Ты сломал калейдоскоп, — заключил он. — Спросишь у Синкопы — он видел, как я его делал. Кость можно взять у местных, только… — Уан умолк, внимательно пригляделся к человеку. — Не вынуждай меня гадать, что у тебя на уме. Я не в настроении.
— Ты сделал его сам? — изумлённо молвил Хин.
Келеф тихо рассмеялся.
— Скоро ты повторишь мой подвиг, — безмятежно откликнулся он. — Я не волшебник и не творю чудес — это и не нужно. Они и так повсюду вокруг. Наверное, ты их не замечаешь. Вчера я нашёл во дворе старое колесо с потрескавшейся ступицей. Как по-твоему, есть в нём что-нибудь удивительное?
Они искали подходящее место до темноты, а потом дожидались, пока звёзды заблестят над гладью реки. Наконец, незадолго до восхода Лирии, Сил'ан велел мальчишке спуститься вниз и встать шагах в десяти от края обрыва. Хин с трудом мог различить в густой синеве собственные руки. Он спотыкался и падал, но, сам себе удивляясь, лишь улыбался всё шире.
В ночи зазвучал голос, сильный и нежный, выпевающий сложный, непривычный слуху человека мотив, утончённый и однообразный. По вершине холма вдруг покатилось горящее колесо. Вращающийся огонь устремился к обрыву, сорвался в пропасть. Всё так же кружась, рукотворное солнце полетело над тёмной водой. Миг его падения растянулся для Хина на долгие минуты.
Ярко вспыхнув, словно в последнем, отчаянном крике, огненный дух погас, проглоченный ночной рекой.
Дикие и опасные, хищники крались, сливаясь с сумерками. Их мех и перья отливали тускло-голубым светом, словно необычайно острые клинки из вуца.[17] Глаза на макушке — два чёрных пятна в форме капли — видели добычу сквозь каменные колонны, уши настороженно подрагивали. Передние пары глаз, хитро прищуренные, то наливались ртутью, то подёргивались белёсой поволокой.
Бестии приближались, неумолимые, словно сама судьба. В разинутых клювах за стеклянными нитями слюны нетерпеливо шевелились чёрные языки. У следующей колонны на полу сидела жертва и читала книгу при свете лампы, не подозревая о том, что уже не успеет перевернуть страницу — твари изготовились к решающему прыжку.