Дач прошел к флаерной площадке. Тут стояло две машины – одна, принадлежащая Ванде, другая прокатная – та, на которой она вернулась из «аТана».
В ней сидел Томми.
Кей, дождавшись пока колпак кабины полностью раскрылся, молча сел в пилотское кресло.
– У меня гроши на счету, – сказал Томми. – А в кредит не верит, сволочь.
Дач опустил свою кредитную карточку в терминал. Спросил:
– А куда ты собрался?
– Куда-нибудь.
– Я думал, ты снова в своих лабиринтах.
– Надоело. Вчера я победил в парном финале «Властителей».
– Поздравляю… – Кей свечой вонзил флаер в небо, проигнорировав робкие попытки машины перейти на автоматику. Серебристая линза флаера замерла между голубой плоскостью неба и зеленой равниной садов. – У меня плохое настроение, пристегнись.
Томми молча щелкнул замками ремней.
– Поехали… – Кею вдруг вспомнились братья-«шестерки», подаренные ему Матерью Семьи. – Мальчик, ты боишься смерти?
– Я уже один раз умер.
– Верно.
Флаер скользнул над вершинами деревьев. Дач качнул машину, переворачивая ее кабиной вниз. Кровь прильнула к голове.
– Томми, как убить бессмертного?
– Не знаю.
Ветки забарабанили по колпаку, разлетаясь зеленой трухой. Дач молчал.
– Я не знаю, Кей, – спокойно ответил Томми. – Отец знает… и Артур, наверное. Я – нет. Не психуй.
– Полковник Каховски сейчас обрабатывает Рашель, – сказал Кей, чуть поднимая флаер.
– Чтобы она легла под Императора?
– Чтобы отдала нам свою младшую сестру.
– И что тебе с того? – флаер вновь перевернулся, набирая высоту. – Ты возмущен, как активист джексоновского фонда защиты детей в публичном доме Джиенаха.
– Я никогда не требовал жертв, Томми. Я не признаю себя ни плохим, ни хорошим. Просто поступаю так, как хочу.
– А теперь боишься, что Рашель принесет сестренку в жертву тебе – и придется отвечать на благородство?
– Дурак. Мне придется отвечать на подлость.
Томми смотрел на Кея, чуть улыбаясь. Потом улыбка пропала:
– Кей… знаешь, ты лучше, чем я думал. Ты залез в такие игры, где простые убийцы становятся святыми. И испугался.
– Да!
– Кей, ты же сам говорил, что судьба человечества стоит любых преступлений. У нас ведь нет выхода.
– Твой отец не оставил нам выхода. Вначале аТаном, потом – Линией Грез. Нельзя давать людям бессмертие, если они всего лишь звери. Нельзя делать их равными Богу – если они лишь люди.
– Ага. Ты ненавидишь Линию Грез не только потому, что ослабленное человечество сметут чужие. Тебе противна мысль о мирах, ставших воплощением тайных стремлений.
– Конечно. Даже наш мир может показаться раем по сравнению с ними.
– А каков был бы твой мир?