Долгая музыка, я никогда ее от начала до конца не могу запомнить. Наконец главное. Густаво должен произнести слова: «Этим кольцом ты посвящаешься мне по закону Моше и Израиля!» — поцеловать невесту, откинув покрывало, под которым она парится всю процедуру, и все — поженились. Гости и родители обеих сторон замирают и даже дышать перестают, апофеоз же, Густаво произносит слова, по лицу обоих отцов катится пот волнения, мамочки заливаются рыданиями…
Дело сделано.
Царь вошел в шатер свой, поцелуй, и летят в потолок ракеты, народ орет от ликования освобождения от напряга, музыка гремит, и теперь начинается свадебный ужин с танцами. В эту секунду я всегда слегка всплакиваю. Тоже, наверное, от облегчения. А может, мне нравятся слова про закон Моше и Израиля и я их всегда жду? Не знаю.
Еда была хорошая, годная еда. Музыка была не очень злая и громкая. Жена плясала до упаду, Борух солидно и неспешно трепался и выпивал с ее сослуживцами и многочисленными родственниками брачующихся, молодые обошли каждый столик вместе и раздельно, со всеми обнялись, спросили, все ли в порядке. Борух наконец рассмотрел невесту. Конечно же, я знаю ее, она временами работала на кассе родительской пекарни, рыжая красавица Синтия с небесной голубизны глазами и с улыбкой покруче, чем у Дженнифер Лопез. Совершенно замечательная в своем белом платье, славную девицу уженил юркий аргентинец Густаво.
А потом я засобирался на работу и по дороге все думал, что свадьба — неплохое развлечение, просто я не знал раньше, что у евреев полно родственников, несмотря на все войны, в которых им всегда доставалось. Думал об испанской речи русского когда-то Марио и ладино когда-то кордовского Рафаэля, о том, как раскидывала нас жизнь в разные отдаленные друг от друга точки мира, а мы все равно вот собрались здесь в обетованной лично Господом земле, находим друг друга, женимся и заводим детей, которые снисходительно относятся к знанию нами самых другой раз забавных языков стран исхода, поют другие песни и нас, по большому счету, ни во что не ставят, а может, просто так себя ведут. Открыто, не заморачиваясь хорошим тоном, тут все дети, по нашим чинным европейским понятиям, наглые как тараканы, зато не злые, и пускай так оно и будет. Жизнь продолжается, хорошо, что при нашем участии.
Так думал я, подремывая в машине февральским дождливым вечером по пути к городу с названием Первый-в-Сионе, и мелькнул сине-белым огнем в заштрихованном брызгами окне освещенный указатель с направлением на Иерусалим.