— Отчислю. Доложу полковнику.
— Если бы он разрешил набрать добровольцев в батальонах.
— Поговорим и об этом.
— Пойдем пить чай. У меня есть две пачки отличной заварки.
Вода в чайнике оказалась теплой. Уральцев затопил печь, насыпал в чайник чай и поставил на огонь.
В дверь постучали, и Уральцев крикнул:
— Войдите!
В комнату вошел матрос в черной шинели. Из-под бескозырки не по-уставному выбивался залихватский русый чуб.
— Здравия желаю! — звонко проговорил он и обвел лейтенантов блестящими черными глазами. — Кто из вас будет командир разведки?
— Я. В чем дело? — поднялся Глушецкий.
— Несправедливо со мной поступили, товарищ лейтенант, — горячо заговорил матрос. — Меня, Трофима Логунова, зачислили в комендантский взвод! Ради этого я добивался, чтобы меня списали с корабля? Я прошу вас зачислить меня в разведку.
— Давайте по порядку, — остановил его Глушецкий. — Объясните толком, кто вы такой.
Матрос смущенно улыбнулся, обнажая ряд белых зубов.
— Хорошо, объясню по порядку, — спокойнее начал он. — Служил я в боцманской команде на линкоре «Севастополь». Тоска заела. Люди воюют, а мы приборкой занимаемся. Так и вся война пройдет — и ни разу не стукнусь. Что я буду говорить односельчанам, когда вернусь? Загорал, мол, на линкоре. Стал проситься, чтобы списали в морскую пехоту или на охотник. Не пустили. Тогда с досады напился на берегу, а в пьяном виде нагрубил боцману и старпому. Ну, ясное дело, меня как плохого матроса списали в полуэкипаж, а с полуэкипажа попал в вашу бригаду. Зачислили меня в комендантский взвод. Сами знаете, что это такое. В насмешку, что ли? Стоило мне ради этого авторитет терять на линкоре! Где же справедливость? Пусть меня в разведку или в автоматчики зачислят. Тогда я докажу, кто такой Трофим Логунов!
Пока он говорил, Глушецкий внимательно рассматривал его. Перед ним стоял матрос с рябоватым скуластым лицом. Темные с блеском глаза тяжелые, как картечины.
«Да, этому парню не в комендантском взводе служить», — подумал он.
— Хорошо, Трофим Логунов, — сказал с еле заметной улыбкой Глушецкий. — Мне все ясно. Передо мной матрос не очень дисциплинированный, но желающий воевать по-настоящему. Я возьму вас при условии, если вы дадите слово не нарушать дисциплину.
— Да я… — вырвалось у Логунова.
— Помолчите, когда говорит командир.
— Виноват, — смутился матрос.
— При первом же нарушении дисциплины отчислю. В бою — ни шага назад. За трусость в разведке выгоняем с позором. Устраивают такие условия?
— Конечно, товарищ лейтенант! — воскликнул Логунов, — Даю слово.
После некоторого размышления Глушецкий сказал: