Покачав осуждающе головой, окутанной по деревенским обычаям в простой хлопковый платок, соседка подошла к двери.
— Максимка, Христом-богом прошу, не дотрагивайся до него. Не губи душу-то!
Поспешно заверив старушку, что не притронусь ни под каким видом, я плотно закрыл за ней дверь.
— Вот и ладно, — успокоился дед. — Теперь хоть попрощаться можно спокойно, без бабьих слез.
— Деда, не говори так, ты еще правнуков нянчить будешь! — как можно уверенней проговорил я. — Совсем скоро…
— Эх, Максимушка, — улыбка далась ему явно с трудом. — Мои правнуки родятся еще ой, как не скоро… Да не удивляйся ты так. Знаешь ведь, что люди обо мне говорят. Столько я не протяну… Да и не хочу. Пора мне. Видно на роду написано последним быть… Ты за котиком моим пригляди, хорошо?
— Конечно, деда. Только ты и сам еще…
— Тьфу на тебя! Хуже бабы слезливой! Русским языком говорю — пора мне. Просьба вот только к тебе… Поди ближе, что скажу…
Голос становился все тише. Напрягая до предела слух, я наклонился почти касаясь ухом его губ. Дрожащая старческая рука медленно погладила мои растрепанные волосы.
— Прости… — последнее что я услышал прежде чем мир перед глазами закрутился и погрузил меня в блаженную тьму…
Очнулся я от душераздирающих причитаний все той же бабы Нюры. Еще не окончательно придя в себя, уже знал — деда больше нет. Открыв мокрые от едких слез глаза, первое что я увидел — жалобно глядящую на меня старушку.
— Ох, Максимка, Максимка, — горестно причитала она. — Предупреждала ж!
Не обращая внимания на очередную дурость, спросил, без надежды, на всякий случай:
— Дед… жив?
— Ой, горюшко, горе, — вновь запричитала она. Все верно. Деда больше нет.
Похоронили быстро. В деревнях с этим не тянут. Сердобольные соседки взяли на себя все приготовления похорон, мне оставалось лишь шататься из угла в угол, да вспоминать, вспоминать, вспоминать…
Только тряска пригородной электрички немного прояснила голову. От скуки долгой дороги, перебирал в памяти день похорон. Только сейчас дошло — не отпевали деда. Хоть и собиралась баба Нюра священника звать. Да и похоронили не на самом кладбище, а чуть в сторонке. Я громко выругался, чем заработал косой взгляд соседей по вагону. Деревенские предрассудки! До сих пор в деревнях хоронят самоубийц и колдунов на не освященной земле. И не отпевают. В городах об этом давно забыли, а здесь — надо же! Ладно, фиг с ними. Хорошо хоть кол в сердце не вбивали. Или кол — это только для вампиров? А, не все ли равно! Я невольно усмехнулся, вспомнив, как стали шарахаться от меня деревенские старики и старухи, как только баба Нюра разнесла весть о смерти деда. Есть поверье, что колдун не может умереть, не передав своего дара наследнику. В этом случае только и остается, что разобрать над ним крышу. Вот от этого-то и остерегала меня баба Нюра. Но дед оказался хитрее.