— Мистер Баскомб! — прокричал один из них в радостном приветствии, которое было тем сердечнее (или бессмысленнее), что эти люди, скорее всего, расстались не более пяти минут назад.
Этот тон призван был показать, что им предстоит вместе скоротать вечер. Кожа Чаня покрылась мурашками ненависти. Он беззвучно выдохнул через нос. Он не мог поверить, что они его не заметили, и был готов спрыгнуть на Баскомба, наброситься на новоприбывших и бежать к лестнице. Двое проходили прямо под ним. Он снова замер, затаил дыхание. Один из двух, энергичный человек в черном пальто, с густыми торчащими баками и длинными курчавыми рыжими волосами (явно именно он несколько секунд назад окликнул Баскомба), поддерживал неуверенно шагавшего спутника — тощего, в военной форме синего цвета, с медалями на груди, в высоких сапогах, которые немилосердно затрудняли его пьяные шаги. Когда они приблизились, Баскомб шагнул вперед и встал по другую сторону одетого в форму, и тут же все трое исчезли за поворотом.
Чань оставался наверху, пока не услышал, как металлическая дверь закрылась за ними, потом перенес свое тело вниз, повис на руках и спрыгнул на пол. Он отряхнулся — трубы были грязными, — подобрал свою трость и сердито вздохнул, ругая себя за то, что так глупо чуть не попался в ловушку. Он знал, что спас его только одетый в форму человек — тот спьяну шагал так неуверенно, что внимание других было целиком приковано к нему. Он мысленно вернулся к разговору между Граббе и великаном в шубе — кого из двух они ждали: то ли пьяного офицера, то ли радушного щеголя? Он завернул за угол и уставился на закрывшуюся за ними металлическую дверь, гоня от себя вопрос, который грозил лишить его душевного покоя: кто из них предъявлял свои претензии на Анжелику?
* * *
Она была привезена с Макао еще ребенком, потеряла отца, португальского матроса, которого зарезали в драке на второй день после приезда; мать у нее была китаянкой. Внешность Анжелики ошеломила Чаня, когда они впервые встретились в главном зале «Нижнего шлюза», где она обрела подобие дома после жестокости сиротского приюта. Экзотическая красота и на странный манер привлекательная сдержанность позволили ей сделать карьеру — перейти из этого вертепа во «Вторую скамью», а потом, в этом году, в семнадцатилетнем возрасте подняться на благоухающие вершины «Старого замка» — мадам Крафт перекупила ее контракт за сумму, державшуюся в тайне. В результате она оказалась вне пределов досягаемости Чаня. Он пять месяцев не имел возможности разговаривать с нею. Конечно, он почти не говорил с ней и до этого — он вообще был человеком неразговорчивым, а тем более с тем, к кому питал какие-то чувства. Хотя он и убеждал себя, что она прекрасно осознает, какое место занимает в его… он не мог сказать «в его сердце», потому что какое уж там могло быть сердце при той жизни, которую он вел… Она тоже была неразговорчива. Поначалу причина этого крылась в ее плохом знании языка, но теперь добровольная немота стала профессиональной чертой вкупе с ослепительной улыбкой, гибким телом и невероятно безразличным взглядом. В опустошительные мгновения того, что было для них близостью, Анжелика была не более чем профессиональна и позволяла ему лишь мельком заглянуть в бескрайние просторы ее внутреннего мира, куда не допускался никто… и этот мимолетный взгляд был для Чаня как крючок для рыбы.