– Что вы от меня хотите? – после непродолжительного молчания спросил Меркурьев. Он уже не казался таким уверенным, широкие, совсем не профессорские плечи поникли, взгляд сделался, как у загнанного пса.
– Ничего особенного, Всеволод Владимирович. Для начала будет вполне достаточно, если в следующей передаче, в которой вы примете участие, вы не станете выдвигать эти свои умозрительные теории.
– Это для начала. А дальше? Мою семью оставят в покое, если я буду молчать?
– Полагаю, что да. Хотя, сами понимаете, гарантировать я ничего не могу. Если бы вы образумились раньше – может, и можно было бы говорить о гарантиях.
– А если я решу уехать из города? – осторожно спросил профессор.
– Да ради бога, Всеволод Владимирович! Вы что, думаете, за вами теперь будет круглосуточная слежка? Ничего подобного. Просто замолчите. Этого достаточно.
– Тогда я уеду, – бросил Меркурьев, резко вскидывая голову. – Завтра же.
– Уезжайте. Еще раз повторяю, если вы будете молчать – вас никто не тронет. Вы – достаточно известный человек, нам невыгодно делать из вас мученика за свободу. Собирайтесь и уезжайте.
– И вы не боитесь, что я, оказавшись в безопасности, снова начну говорить правду?
– Всеволод Владимирович, вы соглашаетесь на наши условия только потому, что опасность грозит вашей семье, верно? И я не думаю, что ваше отношение к жене и детям изменится вместе со сменой места жительства.
Он все понял. Стиснул зубы, посмотрел Лебягину в глаза.
– Вы могли бы прямо сказать, что не отпустите семью со мной.
– Вы опять меня не понимаете. И опять демонизируете Четвертое управление. – Майор тяжело вздохнул, подошел к столику, залпом осушил наполненный профессором десять минут назад стакан. – Никто не станет мешать вам уехать даже вместе с семьей. Но ваша семья сама с вами не поедет. По крайней мере, жена и сын. Да и насчет дочери я не уверен. Они довольны той жизнью, которую ведут. У них карьера, учеба, личная жизнь. Они не обращают внимания на то, что вы говорите, – слышат, но не слушают. Понимаете? Всеволод Владимирович, вы слишком много думаете о так называемом всеобщем благе и совершенно не думаете о своем собственном. Вы так много знаете и видите в окружающей вас системе, но ничего не замечаете в собственной семье. Нельзя так.
– Вы несете полную чушь!
– Можете убедиться в моей правоте сегодня же вечером. Машина отвезет вас домой, и вы поговорите с семьей об отъезде. В пределах Российской Федерации, конечно же – из страны вас не выпустят, извините. А после того как поговорите – подумайте хорошенько. Мой номер у вас есть, можете звонить в любое время дня и ночи. – Лебягин с сожалением посмотрел на пустой стакан, поставил его на столик и пошел к выходу. У самой двери он обернулся. – И еще одно, Всеволод Владимирович: пожалуйста, не надо считать меня бесчувственной скотиной. Я всего лишь делаю свою работу, и, поверьте, делаю ее не только хорошо, но и максимально человечно.