1 июля, в 3 часа ночи, эсэсовцы вошли в гетто, чтобы закончить свою кровавую работу, начатую в 1941 году. Это была окончательная ликвидация. Забирали всех, даже работающих на немецких предприятиях. Удостоверения с печатью СС, заплаты ”W” и R” были аннулированы.
”Кампанией” по ликвидации руководили Кацман, Энгельс, Ленард, Вильхаус, Ингуарт и Шейнбах. Отряды СС и фашистской полиции весь день обыскивали дома, бросали гранаты в погреба, где скрывались люди. На третий день в гетто въехали пожарные машины. Евреев начали заживо сжигать. Были сожжены улицы Локетка, Кресова, Шарановича. Спрятавшиеся в убежищах люди задыхались от дыма и выскакивали в последнюю минуту. Гестаповцы не стреляли, они старались поймать жертву живьем и бросить в огонь.
Первые дни кое-кто пытался сопротивляться. Те, у кого было оружие, начали беспорядочную стрельбу. Были убиты два полицейских и ранено несколько эсэсовцев. Это привело палачей в еще большую ярость. Они убивали женщин и детей, сбрасывая их с балконов домов, мужчинам отрубали топорами головы. Улицы гетто были полны трупов.
Небо над гетто было черным от дыма пожаров, и к нему долго и безответно возносился страшный крик убиваемых детей.
* * *
Мы рассказали правду. Это преступление фашистов не может быть скрыто от человечества, хотя убийцы и старались всеми силами не оставлять свидетелей в живых.
Свидетели остались. Это Нафтали Нахт — юноша из Львова, бежавший к украинским советским партизанам. Это Леопольд Шор — тоже беглец из Львова. Это Лихтер Урих, спасшийся от палачей у партизан в Зологовских лесах. Это Артур Штраух — банковский служащий из Львова. Это Лиля Герц, тринадцать дней просидевшая в замурованном убежище в гетто.
Это преступление не может быть забыто и прощено человечеством.
ТРИНАДЦАТЬ ДНЕЙ В УБЕЖИЩЕ (Рассказ Лили Герц).
Сообщение Лили Герц. Подготовили к печати Р. Фраерман и Р. Ковнатор.
Мы сидим в убежище. На улицах гетто идут убийства, слышны выстрелы немцев и крики убиваемых ими людей.
Убежище на чердаке. Оно состоит из двух частей, разделенных кирпичной перегородкой. Вход хорошо замаскирован.
Нас сорок человек. Душно. Воды мало.
Ночью немцы отдыхают, поэтому тихо до утра.
Около пяти часов начинают доходить звуки, словно кто-то раскачал колокол. Сначала тихие, просящие, одинокие звуки, а потом страшный крик, уносящийся куда-то вверх и заглушающий выстрелы. Это кричат те, кого убивают.
В убежище никто не шевельнется. Крохотный ребенок Розенбергов тихо стонет. Наконец, он расплакался, и мы все во власти маленького крикуна. Он может выдать нас. Мы отдаем матери сахар, у кого-то оказалась бутылка с молоком, лишь бы младенец успокоился.