— Не надо, не сейчас. Мне помыться надо. Я грязная, пусти…
А она наоборот. Прижалась ко мне и целует нарочно и голову свою все ниже и ниже.
— Заечка, миленькая! — Шепчу ей. — Не надо сейчас, потом, потом! Дай же мне помыться сначала! Я грязная! Грязная я, пусти! Не надо! Пожалуйста!
Руками голову ее отталкиваю, надавлтвая не нее, что было сил, а сама не понимаю, правильно ли я поступаю, не правильно? Давила, давила, а она все целует и все там до чего-то дотрагивается и касается. Как коснется там, так у меня по телу будто бы ток пробежит, коснется чего-то, а я аж приседаю.
— Что? Что это? — Спрашиваю ее, стараясь отвлечь, оторвать от себя. — Что ты там трогаешь? Чего там такого качаешься у меня?
Она поддается на мою уловку и, выпрямляясь, наконец-то говорит.
— Это наша кнопочка любви, наша отрада, похотничок.
— Что, кто?
— Похотничек, клитор.
— А…а…! А я-то думаю, что там, как ранка какая-то. Уж больно чувствительно все.
— Да, это очень чувствительно. — Пальцами своими коснулась у меня там.
— Ой! Ой, не надо! Пожалуйста!
— Снимай же трусики! Ну, я жду!
Сбрасываю, вырываюсь из ее рук и сразу же лезу в ванную. Плюхнулась. Хорошо, то, как! Вода горячая, прелесть! А ванная у нас была старая, мать не разрешила ее менять. Она была чугунная, на ножках. Роскошная, просторная. Ляжешь на спину, вытянешься и до стенок ногами не достаешь даже. Улеглась, растянулась.
— Иди ко мне! Здорово! Ну, же!
Но она медленно так начинает раздеваться передо мной и все на меня смотрит. Я села. Глаз с нее не свожу, смотрю на нее, на ее тело. На край ванной облокотилась, оплываю в блаженстве и желании, смотрю. Вот она медленно растягивает брюки. Она все время их носит. Я вижу, что под ними выглядывает белая ткань ее трусиков. Потом стаскивает с себя брючины, поочередно помогая себе руками. Я вижу ее крепкие и ровные ноги, с хорошими линями и икры ног. Не худые, но и не полные. Она поворачивается, складывает брюки и аккуратно вешает их. И я успеваю отметить, что ее ноги не сходятся там, под самой попочкой, а образуют такой замечательный, восхитительный пустой треугольничек, между ее ножек. Я смеюсь, радуюсь. А она, оборачиваясь ко мне.
— Что? Что такого смешного? Что ты там увидела? Где? — А я вижу ее реакцию и еще сильнее начинаю прыскать.
Она крутится, пытается увидеть что-то. Сначала сзади на ногах, а потом на попке своей, на трусиках. Смешно перегибается, суетится.
— Ну, успокойся. Успокойся. Все в порядке! Просто я очень рада видеть тебя, твои ножки, ляжки, икры ног.
— А что? Они тощие, смешные, уродливые?