Мне училка наша, классная, даже комплемент сказала. Что, мол, я так хорошо выгляжу, и округлилась и стала такой взрослой. Просто любо-дорого посмотреть, что с людьми медицина и доктора могут сделать.
Знала бы она, какой у меня замечательный доктор есть и что он со мной сделал. А главное, во время сделал! Я ведь, правильно, так считаю? Ведь так же! А как же иначе? Ведь мне уже полных восемнадцать лет исполнилось и вот я, и стала ей. Настоящей женщиной!
Вспомнила, как утром расстались.
Она мне впопыхах, когда уходила, а я в школу мчалась, все говорила.
— Ну, пока, пока! До завтра, милая!
— Почему, почему завтра, почему не сегодня?
— Не могу, дела! Прости, не могу, никак. И потом, мать твоя. Она вернется, я чувствую. Наверняка. Ну, все! Все! Пока! — И растворилась, ушла.
Я еще постояла в дверях, прислушиваясь к ее легким, быстрым шажкам по ступенькам, а потом вздохнула тяжело, но сладко.
— А ведь как хорошо! Нет, она прелесть!
— Кто, кто, прелесть? — Это соседка с третьего этажа с песиком шла.
— Да все! Все прелесть! — Радостно отвечаю, понимаю, что она не разобралась, о ком это я.
— Да, да! Все прелесть, пока молода, а потом? Эх, старость не радость. — И прошла мимо.
Когда я из школы вернулась, то точно. Как и предсказала Катя. Мать уже вернулась. Тихая вся, не похожая на себя, и какая-то уж больно скромная.
— Что-то случилось? — Спрашиваю ее. А она не уверенно как-то и так повела плечом, вздохнула печально, и не смотря на меня, куда-то в сторону.
— Я, знаешь, рассталась.
— Ну и правильно!
— Что, правильно? Что ты не понимаешь? Он же, он…
— Что? Хороший мужик? — Чуть не сорвалась и не сказала ей грубо, что он ехарь.
— Натка! Что ты такое говоришь? — Это она всегда так, когда от меня чего-то хочет добиться. Я для нее в такие минуты, Натка. Ну, Натка, так Натка! Ну, что там у нее еще? Неужели не сложилось?
— А как же то, что ты мне говорила? Что он такой, твой этот мудасик?
Она пропускает мимо ушей мою колкость, издевку. Видно ей очень хочется мне что-то сказать, и она готова и это пропустить мимо своих ушей. Интересно? Что же у нее там с этим мудасиком приключилось? Что? Спросить, или как? И пока я рассуждаю, не зная, как мне поступить она сама.
— Ты знаешь? Ведь я тебе уже давно хотела сказать, что я уже с ними, со всеми…
Она тянет, и я пока не знаю, о чем она будет потом говорить. Ну, ладно, послушаем, для самообразования. При этом я не испытываю к ней никаких чувств. Странно даже, ведь она моя мать, все-таки? Что-то мне не нравятся эти ее паузы. Нет, что-то не то.
— Что случилось? — Говорю ей, довольно жестко. — Ну, же? Говори, слышишь, не молчи!