– А зря! – сказал Николя Бисмарку. – Конфликт вашего короля и социалистов в парламенте дошел до кризиса.
Бисмарк посмотрел на меня:
– Надеюсь, меня не затребуют в Берлин. Тут певичка перешла к немцам и запела по-немецки:
Так я дошел бы до могилы…
Но есть волшебница: она
Крепчайший спирт лишает силы
И охмеляет без вина.
Захочет – я могу забыться;
Смешать все дни в календаре:
Весной – бесчувственно напиться
И быть влюбленным в декабре!
– Напрасно надеетесь, – заметил Бисмарку Николя. – Наша миссия в Берлине сообщила князю Горчакову… Вы же знаете князя?
– Еще бы! – усмехнулся этот Гаргантюа, ломая хрустящего омара. – Я знаю вашего канцлера еще по Франкфурту, где он был русским посланником, а я прусским. Да и в России мы с ним часами беседовали у карты Европы. Он остроумный оратор и любит блеснуть перед иностранными дипломатами. Я многократно часами и с удовольствием слушал его назидательные речи.
Я с трудом сдержала улыбку, а Николя спросил:
– Это ирония? Не забывайте, что Горчаков мой шеф…
– Я помню, – ответил Бисмарк. – Именно потому я и рассыпаю ему комплименты.
Но Николя оказался на высоте и парировал:
– Насколько я знаю, он к вам тоже очень хорошо относится.
Они расхохотались, и я тоже невольно улыбнулась.
Понизив голос, Николя сказал Бисмарку:
– Наша миссия в Берлине сообщает: советники вашего короля твердят ему, что только вы способны укротить ваших разгулявшихся либералов и социалистов. Я уверен, что не сегодня завтра вас вызовут в Берлин и назначат министром-президентом.
Бисмарк кивнул на письмо в его руках:
– Это Горчаков вам написал?
Тут певица подошла к нашему столику и запела по-русски, причем совершенно чисто и без акцента:
Что мне модницы-кокетки,
Повторенье знатных дам?
Я за всех одной лоретки,
Я Жанетты не отдам!
– Ой! – удивился Николя. – Так вы русская! А певица продолжала, почему-то глядя на меня:
Красотой одной богата,
Чем Жанетта виновата,
Что не нужны ей шелка?
У нее в одной рубашке
Грудь свежа и высока.
Взбить все локоны бедняжки
Так и тянется рука…
Я покраснела, а Бисмарк положил певице за пояс целых два талера! Я жду не дождусь, когда он наконец, оставит нас в покое и уедет в свою Пруссию…»
Серебристые холмы оливковых рощ в Nyons… Лавандовые долины от Valreas до Vaison-la-Romaine… По дорогам Прованса, утопающего в зелени и благоухающего осенним буйством трав и цветов, катят две кареты.
Над ними в чистом и горячем небе парят птицы, над цветами жужжат пчелы.
Дверцы второй кареты распахнуты, Бисмарк полулежит на сиденье, выставив наружу босые ноги. Он блаженствует.
А в первой карете Кэтти спрашивает у мужа: