— Пусть. Но домой он пока не поедет. Ничто не мешает Натаниэлю остаться чистым и в Лондоне, — Киллоран небрежно погладил женщину по щеке.
Она повела плечами от этой случайной ласки — расчетливый, отработанный жест. Граф улыбнулся, а Барбара повторила:
— Отправьте его домой. Прямо сейчас. А я останусь…
— Ну куда же я его отправлю на ночь глядя? Это негостеприимно, не по-родственному… — граф показал женщине глазами на дверь, около которой уже застыл Джеффрис.
Барбара громко выругалась, и непристойное слово, эхом разнесшееся по дому, наверняка достигло ушей Натаниэля Хепберна, вновь вогнав несчастного в краску.
Эмма Ланголет знала, что природа наделила ее целым рядом несомненных достоинств, у которых, впрочем, была и обратная сторона. Она была сильной, и это позволяло успешно справляться с болью — как физической, так и душевной, но там, где слабая разрыдалась бы и избежала мучений, Эмме приходилось терпеть до конца. Она считала себя достаточно привлекательной, хотя и слишком высокой. Черты лица у нее правильные, однако, белоснежная кожа усыпана — с точки зрения самой девушки, испорчена — веснушками. Глаза красивые — карие, с оттенком верескового меда, но близорукие. Но главная проблема — это, конечно, волосы… Эмма ничего бы не пожалела за скромные русые локоны, однако природа наградила ее медно-рыжей копной. Кузина Мириам говорила, что такие волосы бывают только у ведьм.
В довершение ко всему Эмма была слишком умной для женщины. Это, впрочем, сослужило ей хорошую службу. Обладай она всего лишь средними способностями, ни за что бы не поняла, с какими намерениями вошел к ней тогда на постоялом дворе дядя Хорас.
Об Эмме Ланголет позаботилась не только природа, но и отец — он оставил ей прекрасное состояние. Не приличную сумму, способную обеспечить безбедное существование, а настоящее богатство. Ни к чему хорошему это, впрочем, не привело. Кузина Мириам управляла домом на Крауч-Энд железной рукой и с первого дня появления там Эммы дала понять, что требовать ни пенни из своего состояния та не вправе. Все будет идти на дела, угодные Господу. На какие именно, Мириам не рассказывала, и Эмме приходилось верить ей на слово. Будь она бедной, родственники вряд ли взяли бы ее к себе. И уж тем более дяде не пришло в голову избавиться от нее…
Она до сих пор не могла поверить в случившееся. Эмма всегда боялась дядю Хораса. Ее пугали взгляды, которые он бросал на нее, когда рядом никого не было. И уж тем более ей не нравились те щипки и похлопывания, которые дядюшка в последнее время позволял себе все чаще и чаще. Однако она была чересчур наивна, чтобы разглядеть за этим непристойные желания. В свои девятнадцать лет Эмма практически не общалась с мужчинами. Кузина Мириам — суровая, гордившаяся своей безупречной репутацией, была намного старше и столь яростно защищала Эмму от пагубного, с ее точки зрения, влияния извне, особенно мужского, что та оказалась в доме на Крауч-Энд в полном уединении. Немногие представители противоположного пола, которые сюда допускались, были лично отобраны и одобрены Мириам де Винтер — их высокая нравственность ни в чем не уступала ее собственной.